Крапива. Мертвые земли - Даха Тараторина

рядом, выплетая из обрывков кожи наручи, после стала приносить пищу. Все ближе подпускал ее к себе с каждым днем найденыш, пока наконец однажды не позволил коснуться. Она расчесала соломенные волосы и стала звать его Шатаем. Сам ли мальчишка открыл, как нарекла его мать, или Нардын придумала прозвание, того никто не ведал. Зато все видели, что дочь Рожаницы вроде кормит приблудыша, а крепчает сама. Степной ветер уже не награждал ее недугами, сухая кожа стала лосниться, как шерсть сытой кошки, а в вечно печальных глазах вновь зажглись смешливые искры.

Шатай признал в ней мать, хотя по возрасту скорее мог быть ей братом. Нардын же обрела счастье, на которое и не надеялась, – сына.

Тогда Стрепет подумал, что из мальчишки выйдет толк, – Драг и Оро задирали его с первого дня, но, если рядом была Нардын, Шатай отказывался молча сносить обиды. Недокормыш был слабее каждого из них по отдельности, зато сражался яростнее, чем сыновья вождя вместе.

А потом племя Дуба встретило Змея, и Дуб иссох.

В племени было всего три женщины, и ни одна из них не пережила той встречи.

Жена вождя билась наравне со всеми. Ни одному из мужей не пришлось видеть, как Змей берет ее. Она вонзила нож себе в живот, когда поняла, что проиграла.

Жену Кривого враги увели с собой, но уже к следующей ночи ее тело нашли в степи. Господин не пожелал тратить еду и воду на старуху, не способную ублажить его или его воинов.

Нардын умерла на глазах у Шатая. Она спряталась с ним в обрывках шатра и умоляла сидеть недвижимо. Но мальчишка не пожелал отсиживаться, пока умирали те, кто кормил его. Он выскочил из укрытия, и Нардын бросилась за ним. Когда Змей заметил ее, она едва успела отпихнуть сына.

Шатай не запомнил его лица. Лишь тяжелые шаги и смех, с которым он завалил женщину наземь. Но Нардын была слаба: приложи посильнее – и выбьешь дух. Когда Змей порвал платье на ее груди, Нардын уже не дышала, и Большой Вождь брезгливо отбросил ее худое тельце.

До самого конца битвы Шатай лежал подле нее, не отрывая взгляда. Казалось, моргни – и навсегда Хозяйка Тени укроет материнский лик черным пологом. Шатай глядел только на нее и по сей день не мог забыть навек опустевших темных глаз.

Казалось, с тех пор холодные ветра не приходили тринадцать раз. Змей не изменился. Лишь поступь его не казалась больше такой тяжелой, каковой запомнил ее беззащитный найденыш. Зато лицо… Шатай всегда знал, что это он сгубил Нардын. Не пожелал сидеть тихо, не смог защитить, не успел… А теперь он это видел. Нардын убил тот, чье лицо он, Шатай, носил все эти годы.

Змей упивался битвой. Дай волю – убивал бы своих и чужих без разбору. Рубил, топтал останки, хохотал, купаясь в восторге. Он был жесток тогда, много лет назад. Но нынче на человека не походил вовсе. Чудище, нелюдь – вот кто стоял пред Шатаем. И Шатай поднял меч, чтобы наконец избавить степь от его власти.

– Куда?! – Влас вырос как из-под земли.

– Я убью его!

Княжич за шкирку дернул друга назад, чудом избавив от встречи с острием вражеского клинка:

– Ты его и поцарапать не сможешь!

Верно говорил княжич. Пока Шатай бился с Бруном, Влас успел встретиться один на один со Змеем, и о той встрече долго будет напоминать располосованный бок. Влас зажимал его ладонью, а когда отпускал, руда стекала полноводной рекой и чернила штанину. А уж княжич куда как лучший боец, чем шлях, сидящий у младшего костра! Даже если этот шлях всем сердцем ненавидит убийцу матери.

Высоко в небе громыхнуло, да так сильно, что на мгновение холмы накрыло тишиной. То ли оглушило людей, то ли напугало так, что никто дышать не решался. После низкие тучи изрыгнули длинную золотую змею, и ударило вдругорядь, аккурат в корни священного древа на холме.

– Богиня гнэвается! – прокричал кто-то.

У Змея ажно слюна брызнула изо рта.

– Я здесь бог! Бейтесь! – кинулся он в самую гущу, подавая пример.

Уж кем-кем, а трусом Змей не слыл. Только благородства в его храбрости не было ни на птичий клюв. Одна лишь жажда… Мало что радовало Большого Вождя так, как льющаяся кровь, и он проливал ее столько, сколько не мог никто.

Влас теснил шляха прочь, но Шатай не желал спасаться. Он поймал княжича за плечо, срывая горло, закричал:

– Он убил мою мать! Он взял мать аэрдын!

Ливень обращался бурей. Воины оскальзывались и падали, сквозь грохочущую пелену не видать было не только врага, но и собственного меча. Небо опустилось так низко, что клинки раз за разом царапали его сизо-серое брюхо и выбивали желтые искры. Богиня гневалась на непослушных детей и готовилась раздавить их, как суетящихся мошек. Но те не слушали предупреждений…

– Заходи слева! – смирился княжич.

Приказ потонул в ударе грома, но шлях прочитал по губам. Вдвоем они направились к Змею. Ударили так, что никто не выстоял бы. Да, подло и со спины. Но разве есть место чести в бою? Где там сражаться лицом к лицу, когда каждый миг падает замертво один из тех, кто доверил княжичу жизнь?

У Большого Вождя словно на затылке глаза появились. Он вслепую выставил клинок, разом отбрасывая обоих противников, как щенят. Мечи еще не довершили рисунка, а кулак Власа, испачканный в крови, уже несся к боку противника. Змей увернулся, рука лишь оставила алую полосу на его рубахе. Шатай поднял ногу пнуть врага, но тот пихнул его в грудь и зарезал бы, не подоспей Влас. Еще удар, и еще, и снова. Трое плясали как один, и только богам известно, какой мукой отзывалось в телах каждое движение в этом смертельном танце.

– Ты сын своего отца, – рассмеялся Змей, едва не отрубив Шатаю кисть, – но сражаться не умеешь.

– Зато я умею!

Влас прыгнул злодею на спину и с ним вместе завалился в красно-бурое месиво, но и тут опытный воин одолел яростного мальчишку. Влас потерял меч и застонал, прикрывая вспоротый бок обеими руками. Пришел черед Шатаю вернуть долг. На сей раз он не позволил Большому Вождю обезглавить Малого.

– Твоя кровь – мое проклятье! – взревел шлях.

– Моя кровь – лучшее, что есть в тебе.

Мечи со звоном столкнулись, Змей играючи отбивал атаки. Первая, вторая, третья… Но ни одна из хитростей, которым Шатай успел обучиться у срединного княжича, не брала Змея.

– По́лно! Тебе не победить меня.