Финишная черта - Мари Милас

– Так почему ты здесь, Аврора?

Я отвечаю, как и в тот день в Италии:

– Чтобы наблюдать за твоими победами.

Мы соприкасаемся лбами, тяжело дышим.

– Ты прилетела из другой страны, пришла сюда в этом платье, в красивых трусиках и говоришь такие слова. Хочешь моей смерти?

– Хочу всего тебя. – Я целую его в щеку в последний раз. – Подожди немного и выходи. Я буду с Аннабель и Леви.

Затем выхожу из комнаты.

Улыбка не сходит с моего лица, а тело ощущается почти невесомым, несмотря на высоченные каблуки. Пол кажется облаками, а у меня за спиной раскрываются крылья. Так ощущается любовь? Она дарит нам нечеловеческую, почти божественную силу?

Я толкаю тяжелую дверь и выхожу в светлый холл, где сразу нахожу взглядом семью.

Пол уходит из-под ног, а глаза мутнеют. Я моргаю, пытаясь прогнать это видение. Это не может быть настоящим, правда? Но сколько бы темных вспышек ни мелькало перед глазами, передо мной все тот же человек. Человек, которого я не видела годами. Человек, чье имя я даже боюсь произносить вслух, надеясь, что это как-то избавит меня от воспоминаний.

Я сжимаю ладони в кулаки, чувствуя, как ногти впиваются в кожу. На миг меня охватывает абсурдная надежда, что если я просто закрою глаза и не посмотрю, он исчезнет. Но нет. Он здесь. И с каждым мгновением реальность становится все тяжелей.

Его лицо почти не изменилось, разве что морщины стали глубже, а волосы немного реже. Но в глазах – та же тяжесть, которую видела только я, и которая всегда заставляла меня опускать взгляд в пол.

Проблема, связанная с тем, что тебя домогались в детстве, заключается в том, что ты начинаешь сомневаться в себе. Ты прокручиваешь все в голове, задаваясь вопросами: «А может, все было не так?», «Считается ли это изнасилованием?», «Может, в пять лет я была слишком впечатлительной?», «Может, я все неправильно поняла?» и, наконец, «Или я просто психически нездорова, и это все плод моего воображения?».

Чем старше ты становишься, тем больше эти сомнения размывают реальность. Они растекаются ядовитым пятном, поглощая уверенность, оставляя только страх и смутные обрывки воспоминаний.

Но ночью, когда твой разум не борется, все испаряется. Правда приходит грязной и липкой, как мазут. Ты вспоминаешь его руки. Ощущаешь гнилое дыхание. Чувствуешь, как в груди поднимается глухой крик, который не можешь издать. Ты плачешь по маленькой девочке, которая пытается сказать: «Он педофил. Ты все правильно поняла. Не молчи!».

Но ты ей не отвечаешь. Ты не отвечаешь месяцами. Годами. Десятилетиями.

Ты обрываешь связь с той девочкой и отказываешься верить, что это случилось с тобой. Ты отказываешься говорить об этом, потому что кажется: если произнести вслух, все станет только хуже. А тебе удается двигаться дальше. Жить. Или хотя бы убедить себя, что это и есть жизнь.

Я заставляю себя сделать шаг, но ноги словно утонули в болоте. Холодный пот скользит по спине, тошнота накатывает так сильно, что желчь касается языка.

Дверь позади меня распахивается, и кто-то врезается мне в спину. И я точно знаю кто.

Лиам усмехается, поддерживает меня за плечи, и это очень кстати, потому что еще немного, и я рухну на мраморный пол.

При взгляде на меня он хмурится, словно увидел привидение. Наверное, так и есть. Я не уверена, что вообще существую в этот момент. Не уверена, что смогу пережить этот вечер, когда вся моя броня покрыта трещинами, а рядом стоит человек, который читает мои мысли лучше всех на этой планете.

Глава 27

Лиам

Когда мы с бабушкой заканчиваем вступительную речь перед началом спектакля, перед моими глазами все еще стоит серое, почти белое лицо Авроры. Она была похожа на ледник под небом Антарктики. Ее глаза пустые, но в то же время наполненные чем-то глубоким и… колючим, смотрели куда-то мимо меня, словно наблюдали за другим миром.

Лед на ее лице не таял даже когда вокруг раздавался смех ее семьи. Аннабель, как и я, заметила, что с Ророй что-то не так. Они несколько раз перешептывались, но мне не удалось ничего уловить. Аврора лишь кивала и пыталась выдавить из себя улыбку.

Ее родители общались с какой-то парой. Меня очень позабавил мужчина – грузный и высокий, похожий на…

Стоп.

Это должно быть шутка?

Это и есть тот самый друг отца, похожий на Обеликса? Я сразу не заметил схожесть, но сейчас, прокручивая все разговоры в холле и анализируя каждую деталь, все складывается в иную картину.

Авроре явно неприятен этот человек. Может, поэтому она себя так вела? Но Авроре неприятны многие, однако я ни разу не видел на ее лице выражение полнейшего… ужаса.

Мое дыхание с каждым шагом в ложу становится тяжелым, а в висках пульсирует.

– С тобой все в порядке, душа моя? – Бабушка идет со мной под руку и обеспокоенно всматривается в мое лицо.

– Да.

– У тебя пот на висках, ты заболел?

Да. Я заболел Авророй Андерсон четыре года назад.

– Тут душно, – бормочу я.

– Я видела Рору…

– Она пришла с Аннабель и своей семьей.

Бабушка молчит, но я вижу, как легкая загадочная улыбка трогает ее губы.

– Ну давай, – по-доброму усмехаюсь я, пытаясь прорваться сквозь тревогу. – Скажи, что там у тебя на уме. Твои улыбки слишком громкие.

– Это твои взгляды на эту девушку слишком громкие, мой дорогой. А еще у тебя след красной помады на воротнике.

Я касаюсь шеи и потираю край рубашки.

– Почти не видно, не переживай. Дедушка тем более ничего не увидит. Без очков он хуже слепого крота. Вчера он был уверен, что дал мне вилку для рыбы, а не для мяса. Ты вообще помнишь, чтобы он когда-нибудь путал вилки? Этот старик становится совсем плох… Зато свои проклятые сигары он никогда ни с чем не спутает. Сил моих на него нет. – Бабушка причитает, а потом вздыхает. Мы подходим к дверям ложи, и она останавливается. – Чтобы там между вами не происходило, сделай так, чтобы это не разбило вам сердца. Снова. – Она смотрит на меня своими теплыми глазами, полными нежности. – И да, Лиам, вне зависимости от успеха сегодняшнего вечера, я очень горжусь тобой.

Бабушка целует меня в щеку и входит в ложу, оставляя меня наедине со своими мыслями. Черт, в голове полный бардак, а мне