Соучастники в любви - Луна Лу

Я снова опускаю потяжелевшую голову, которая, кажется, вот-вот взорвется от этих воспоминаний. Даже сквозь удары ливня по стеклу я слышу, как трудно ей дышать. Да и мне не легче. Выдохнув, кажется, в сотый раз за минуту, я продолжаю:

– Нам сказали, что выживет только один из нас, и все столпились вокруг, пялились и ржали над происходящим. И я сорвался. Я был очень зол. Зол, что попал в колонию, что снова пострадал из-за своего гребаного папашки, что мать позвонила копам и я лишился свободы. Я ненавидел это чувство, что меня предали, бросили в эту дыру, а теперь – делают из меня посмешище и угрожают какие-то сосунки. И, черт, я сорвался на том пацане. Выместил на нем всю свою злость. А ее было много, непозволительно много. Казалось, я просто захлебнусь в ней, если не выплесну. Пацан почти не сопротивлялся. Он просто не мог физически. Я слышал, как ломались его кости. Одна за другой. Слышал, как он задыхался, когда кровь заполнила легкие. Слышал, как в толпе кто-то блевал от всего этого зрелища. Но меня это не остановило. Меня ничто, черт возьми, не остановило. Я продолжал. Мне было плевать. Я поступил как трус, как мразь. Хуже всего то, что, как я позже узнал, никто даже не собирался нас убивать, они просто запугивали так всех новеньких. Для них это было развлечением на вечер, а я забил пацана, который ничего плохого мне не сделал.

Я замолчал, вдруг ощутив, что мне не хватает воздуха, и стал дышать глубже, до боли сжимая пальцами волосы на затылке. Вскрыв старую рану и обнажив ее перед Бель, я ощущаю себя, как и предполагал. В груди жжет так, будто сердце гонит по венам не кровь, а кислоту, мучительно разъедающую все тело.

Теперь она точно возненавидит меня. И наверняка уйдет. И мне придется ее отпустить. Как бы ни было хреново, я не стану удерживать ее. Не имею права. Она заслуживает лучшего, чем я. Такая девчонка должна быть с кем-то хорошим, кто будет о ней заботиться. Не с таким монстром, как я. Но все во мне ломит от одной мысли, что она может быть с кем-то другим. Черт возьми. Все чувства, которые она вызывает во мне, полны противоречий. Эта девчонка просто убивает меня и в то же время исцеляет.

– Это ужасно… – наконец шепчет она, но продолжает сидеть рядом. И не пытается уйти или хотя бы отсесть подальше.

Какого черта? Да, она права, то, что я сделал, – ужасно. Я ужасен. Но почему она не уходит? Может, боится? Думает, что стану ее удерживать? Но я полностью охреневаю, когда снова ощущаю ее мягкое прикосновение к своей трясущейся ладони:

– Мне жаль, что тебе пришлось пережить все это, Нейтан, – раздается в тишине ее голос.

Ее тонкие пальцы снова сплетаются с моими, а последние сказанные ей слова врезаются в мое сознание. Она серьезно?! Жалеет меня? Жалеет убийцу, а не жертву? Я не понимаю. Правда не понимаю, как она может продолжать смотреть на меня с таким теплом. Как может и дальше продолжать обнимать меня и вообще прикасаться. Я отвратительный. Мерзкий. Грязный. Сколько бы ни натирался в душе мочалкой. Мне не отмыться от всего, что я сделал. Да я сам не хочу к себе прикасаться лишний раз.

– Ты жил в этом аду три года…

Бель точно спятила. Она говорила, что переживает за меня. И мне сложно было поверить в это. Даже тогда, когда она еще не знала всю мою сущность. Но узнав, она ведет себя так же. Я не понимаю. Абсолютно не понимаю, какого черта она реагирует так. И какого черта от этого мне становится легче?

Но слышать ее грустные вздохи невыносимо. Я не хочу, чтобы она жалела меня и расстраивалась из-за того, что я ей рассказал. Не хочу, чтобы ей было плохо из-за меня в очередной раз. Сжав ее ладонь сильнее, я поглаживаю ее тонкую кожу большим пальцем. Мне просто необходимо касаться ее. Мне нужно больше. Но смелости во мне хватает лишь на это.

– Так было не всегда. Позже стало немного легче, – успокаиваю я.

– Как так?

– Мне помогли… Помнишь, я говорил про Квентина?

– Мужик, который помог тебе организовать… – она запинается, – бизнес?

– Ага. У меня с ним были сложные отношения. Я мог спорить с ним, во многом был не согласен с его политикой, но мы оба были профессионалы и работали сообща. Он многому меня научил в свое время. А когда я попался копам после смерти отца, Квентин решил, что теперь я вне игры. Что «соколы» продолжат работать без меня, выберут нового лидера, который будет более послушным, чем я. Думаю, старик был только рад избавиться от меня. Но со временем он понял, что «соколы» нуждаются именно во мне. У Квентина везде есть свои люди, и он обеспечил мне защиту в колонии. Я руководил «соколами» прямо оттуда, мы наладили бизнес, я обрел спокойствие. Относительное.

– То есть все стало хорошо, верно? – невинно спрашивает она, подняв голову, и тепло ее взгляда окутывает меня в темноте, унимая мерзкую дрожь в теле.

Снова это ее «хорошо». Да, просто зашибись.

– Ага, – киваю, решив не спорить и не объяснять ей, что помощь Квентина, как правило, выходит боком. – Я так же собрал ребят уже внутри колонии. Сделал их «соколами». Тогда другие банды перестали нас доставать. Были драки, стычки, но всерьез уже никто не осмеливался идти против нас. Квентин понял, что я могу помочь ему усилить связи внутри колонии. Поэтому он не спешил вытащить меня оттуда. Он мог сделать это раньше, но позволил мне просидеть в этой дыре три гребаных года. Хотя мой настоящий срок был намного больше, так что я не могу его винить. Если бы не этот старик, я бы все еще гнил в камере.

– Ну, кем бы ни был этот твой Квентин, отчасти я ему благодарна, – тихо хмыкает Бель, прижимаясь ко мне сильнее.

Нет, она точно ненормальная. Идеальна для меня.

– Но я поступил плохо, – признаюсь я, растерянно покачав головой. – Или хорошо. Сам не понимаю до сих пор.

– Ты о чем?

– Я пошел против Квентина.

– В каком смысле?

– Когда я вышел из колонии, то узнал, что Квентин давно уже нашел нового поставщика за моей спиной. Цены ниже, товар менее качественный. Но рынок был весь наш, поэтому