Акцентор - Вероника Десмонд

Иногда мне кажется, что уход после секса – его любимое занятие.

– Раздвинь ноги.

Я слушаюсь, обнимая его за плечи, а потом с ужасом ощущаю, как его пальцы касаются там, где несколько минут назад вбивался его член.

– Ты ведь не серьезно? Наверное, я больше не смогу ходить. Нет, никаких наверное. У меня болят даже чертовы кости, ты гребаный садист.

Его красивый смех проникает мне под кожу, и я тяжело вздыхаю, приказывая своему телу не реагировать.

– Нам нужно вычистить всю сперму, иначе у тебя будет болеть живот.

Вдох застревает в моем горле. Я сглатываю.

– Один раз я как-нибудь переживу. Подожди… что это?

Я дотрагиваюсь до небольшой татуировки на коже, под которой бьется сердце. Моя грудь высоко вздымается.

«Ты особенная, ангел».

Он был в одежде… Я даже не заметила…

– Напоминание.

– Кому?

– Тебе.

Но это не все.

Его живот напрягается, когда мои пальцы медленно ведут вдоль рельефного пресса к небольшому росчерку на боку.

– Повернись, – умоляю я.

Улыбаясь, Аарон поворачивается, и я забываю, как дышать.

Всю его спину украшают огромные крылья. Мое сердце пропускает удар. Несмотря на то, что он показывал мне свою странную любовь больше тысячи раз, видеть, как он оставляет мой след на своей коже, просто… разрушительно.

Я обхватываю его лицо ладонями, и мое горло сжимается от невероятной силы эмоций:

– Ты мой.

Он опускается на колени и утыкается лбом в мой живот. Его крепкие объятия давно стали ощущаться, как дом.

– Я твой, Элеонор. Навсегда.

Примечание:

Нарциссизм – это акцентуация характера, которая представляет собой самовлюбленность личности, надменность в поведении, чрезмерное тщеславие. Нарциссизм носит негативный окрас по причине того, что нарциссическому типу личности сложно уживаться не только с окружающими людьми, но и с самим собой.

Эпилог 1

Лондон, Англия.

Хищник.

4 года спустя.

– Локоть выше. Большой палец должен касаться трости у выступа колодки. И согни его.

Моя прекрасная жена использует строгий тон и лежит в ванне как ангел, спустившийся с небес. За окном снег валит хлопьями, пока я сижу перед ней на стуле и учусь играть на скрипке.

– Попробуй.

Наблюдая за ней, я медленно двигаю смычком. Звук наконец выходит ровным, и моя грудь сжимается, когда Элеонор улыбается.

Неужели это моя жена? Темные пряди прилипают к ее раскрасневшемуся лицу, губы распухли от утренних поцелуев, светло-голубые глаза сверкают.

Я люблю этот взгляд. Он темнеет, когда я вбиваюсь в нее, пока она больше не может меня принять, но все еще шепчет мое имя.

Я бы хотел пометить ее больше. Я хотел бы закрыться с ней в нашем доме и не отпускать ее ни на секунду. Я бы хотел зачать с ней детей, но Элеонор только закончила консерваторию и больше года готовилась к своим концертам.

Если бы я попросил, она принадлежала бы только мне.

Однако я бы скорее убил себя, чем помешал ее карьере. Поэтому мне приходится сдерживать себя от яростного чувства собственничества. Но сейчас слишком много раздражающих людей видят ее настоящей.

Они слышат ее голос.

Видят, как она прекрасна.

Я сделал ей предложение, когда ей было еще восемнадцать, но этого недостаточно.

Мне всегда будет недостаточно.

– Смотри на скрипку, – она наклоняет голову и прислоняется к краю ванны.

Под дневным зимним светом, льющимся из большого окна, Эль выглядит волшебной. Она задерживает дыхание, когда я изучаю ее лицо, ее цвет кожи, грудь, скрытую белой пенной водой.

– Я хочу смотреть на тебя, – мой голос понижается.

Напряжение уже начинает просачиваться в воздух.

Мне приходится напоминать себе, что мир не ограничивается одним человеком, но для меня это не так. Элеонор – смысл моей жизни, та, ради которой я сожгу мир и встану на колени.

Эль смотрит на меня внимательно, пытается прочитать мысли, приручить. Она давно меня приручила, и теперь мое сердце истекает кровью от того, как сильно я люблю эту девушку.

Она поднимает левую руку. Большой голубой камень переливается, пуская легкие блики.

– Видишь это? – она смещает обручальное кольцо наверх, показывая тату с моими именем на месте, где платина обычно соприкасается с ее бледной кожей. – Я твоя, Аарон. Я никуда не исчезну.

Обычно мне становится хуже, когда я не вижу ее больше двух дней подряд. Но на этот раз мне пришлось уехать из Лондона, чтобы заняться делами компании, а она осталась дома, готовясь к дебюту со своим оркестром.

Неделя без нее была адом.

Последнее время я только и делал, что трахал ее почти до потери сознания, целовал каждый дюйм ее хрупкого тела, не отпускал ее руки, пока водил на свидания.

Но этого недостаточно.

Она знает это.

Она видит это.

Поэтому она вздыхает, а затем протягивает мне свою ладонь и шепчет:

– Иди ко мне.

И я иду. Как послушный пес на поводке.

Эль громко смеется, когда я забираюсь к ней в ванну прямо в рубашке и брюках. Чужое сияние проникает мне под кожу. Звук ее удивительного голоса взрывается где-то внутри грудной клетки, и я задерживаю дыхание, чтобы забрать себе каждое мгновение.

Ее смех – лучшее, что я слышал за всю мою жизнь.

Элеонор – лучшее, что со мной случалось за всю мою жизнь.

Я осторожно притягиваю ее к себе, заставляя сесть на меня, и крепко обнимаю ее, целую ее волосы, глубоко вдыхаю ее запах. Вода и густая пена переливаются через края ванны, пачкая пол, но нас это не волнует.

– Я люблю тебя, – шепчу я.

Мои глаза закрываются, когда ее пальцы осторожно зарываются в мои волосы.

– Я люблю тебя, – вторит она, ее нежные поцелуи порхают, как гребаные бабочки, по всему моему лицу, заставляя мои внутренности переворачиваться. – Я люблю тебя… – Поцелуй. – Я люблю тебя… – Поцелуй. – Я люблю тебя, слышишь?

Я слышу каждое слово, хоть я и не заслуживаю этого. Снег в саду покрывает статуи ангелов, превращая их в белую простыню, в то время как самое прекрасное существо на этой планете дрожит в моих объятиях.

Я построил для нас дом, такой же, как в Шотландии – с оранжереей и запутанным лабиринтом. Эль уверяет меня, что никогда не чувствовала себя такой счастливой, как за эти годы, проведенные со мной. И я готов сделать для нее все, что угодно, даже вырвать свое сердце, чтобы она продолжала улыбаться.

Как