Голос Арчера - Миа Шеридан

и храбрый поступок побудили торговцев закрыть магазины, а тех, кто редко выходил из своих домов, присоединиться к остальным в самой масштабной демонстрации поддержки, которую когда-либо видел город. Маленькая тихая звезда, всегда находившаяся с краю, которую раньше почти не замечали, засияла так ярко, что весь город замер, чтобы полюбоваться ее сиянием, и наконец открыл глаза настолько, чтобы приветствовать ее как часть своего созвездия.

Я снова и снова слышала, что наша с Арчером история вызвала у людей желание стать лучше, протянуть руку помощи тем, кого до этого не замечали, подружиться с теми, у кого нет друзей, присмотреться к другим более внимательно и научиться, столкнувшись с болью, распознать ее и попытаться помочь, если человеку нужна помощь.

В тот холодный февральский день я пришла, держа Мэгги под одну руку, а Норма – под другую. Мы заняли свои места, и люди приветливо улыбались и кивали мне. Я улыбалась и кивала в ответ. Теперь это было и мое сообщество. Я тоже стала частью этого созвездия.

На улице начался дождь, и я услышала отдаленные раскаты грома, но не испугалась. Когда начиналась гроза, я говорила Арчеру: «Я буду думать о тебе и ни о ком другом». И я всегда думала только о нем. Всегда.

Однажды Арчер уже уезжал – на три долгих месяца, и я отчаянно скучала по нему каждый божий день. На этот раз его не было целых три недели, прежде чем он вернулся. Он был в глубокой коме, и врачи не могли сказать, когда, по их мнению, он может очнуться и очнется ли вообще. Но я ждала. Я всегда буду ждать. Я молилась и каждую ночь шептала небесам: «Вернись ко мне, вернись ко мне, вернись ко мне».

В очередной дождливый день в конце января, как раз когда в его больничной палате прогремел гром и сверкнула молния, он открыл глаза и посмотрел на меня. Мое сердце стукнуло у меня в ушах громче, чем гроза за окном, я вскочила со стула, на котором сидела, и бросилась к нему, задыхаясь, выкрикивая: «Ты вернулся». Я взяла его руки и поднесла их к губам, целуя снова и снова. Мои слезы падали на его пальцы, на эти прекрасные руки, которые владели целым языком, которые позволяли мне понять, что у него на уме и в сердце. Я любила эти руки. Я любила его. Слезы все текли и текли.

Арчер смотрел на меня несколько минут, а после отнял руки и медленно, с трудом шевеля пальцами, показал:

– Я вернулся ради тебя.

Я издала сдавленный смешок, положила голову ему на грудь и крепко прижалась, и тут в палату вбежали медсестры.

А теперь весь город ждал, пока Арчер шел к подиуму, все еще скованный бинтами, опоясывающими его торс после операций по восстановлению внутренних органов, которые ему пришлось перенести.

Я еще раз огляделась. Трэвис стоял в глубине зала, все еще в форме после смены. Я поймала его взгляд и кивнула. Он кивнул в ответ и слегка улыбнулся. Я все еще не понимала, как к нему относиться, но он заслужил мое уважение за свой героический поступок в тот ужасный день.

Недавно выяснилось, что человек, который нашел меня тогда, Джеффри Перкинс, подсел на героин, и семья от него отказалась. В тот вечер он появился в нашем гастрономе, нуждаясь в деньгах и дозе. Дилер выдал его в рамках сделки о признании вины, чтобы спасти собственную шкуру. По-видимому, Джеффри явился к нему в тот вечер весь в крови и бормотал о том, что застрелил человека в гастрономе.

Джеффри начал приходить в себя, и его отец готов был принять его обратно в семью, когда я опознала его на той фотографии. После ареста отец снова лишил его наследства, и он вернулся к незаконной торговле.

Трэвис поссорился со своей матерью. Он был хорошим полицейским и увидел свою мать такой, какой она была – мстительной женщиной, которую настолько переполняли ненависть и горечь, что она была готова на все, лишь бы сохранить то, что, по ее мнению, принадлежало ей по праву: город, деньги, уважение и общественное положение. Он был там, когда Виктория Хейл подслушала, как я рассказывала об аресте Джеффри Перкинса, и сложил два и два.

Каким еще способом героиновый наркоман, находящийся под кайфом, в тот ужасный день мог найти меня в закусочной? Мы недооценили ее ненависть ко мне – человеку, который, по сути, свел на нет все, чего она добилась своими манипуляциями на протяжении многих лет.

Придя ко мне, Трэвис рассказал о том, что поругался с матерью, что она все отрицала, но он не поверил и велел ей уехать, иначе ему придется начать расследование против нее. Он знал, что у него недостаточно улик для судебного преследования, но в Пелионе ей не оставалось ничего, кроме позора.

Теперь, после отъезда Виктории и отсутствия исполнителя завещания[15], Арчер за год до своего двадцатипятилетия унаследовал все земли семьи Хейл.

Трэвис выглядел изможденным и оцепеневшим, как будто совсем не спал. Он тоже натворил немало всего, манипулируя жизнями людей. Но, в конце концов, у него перед глазами был не лучший пример для подражания… Я не думаю, что Трэвис действительно хотел причинить кому-либо реальный вред. Но с его матерью все было иначе… У меня сложилось впечатление, что, увидев ее такой, какой она была на самом деле, поняв, на что она способна, он каким-то невероятным образом изменился. Когда Трэвис монотонно сообщил мне эту информацию, в его глазах светилась глубокая печаль. Затем он снова оставил меня наедине с моим горем – я была в больнице и ждала, когда же Арчер вернется ко мне…

Арчер направился к невысокой лестнице, и в аудитории воцарилась тишина. Стоявший в стороне Норм жестом показал: «Срази их наповал», – и с серьезным выражением лица вздернул подбородок. На лице Арчера отразилось удивление, а затем он кивнул. Я прикусила губу, сдерживая рыдания.

Миссис Ахерн, сотрудница городской библиотеки, которая за последние четыре года выписала Арчеру сотни книг на разные темы – от масонства до языка жестов, – но ни разу не задала ему ни единого вопроса и не попыталась каким-либо образом с ним пообщаться, жестами показала: «Арчер, мы все поддерживаем тебя». В ее глазах блестели слезы, и по выражению ее лица я поняла: она жалеет, что раньше так к