Берегись игривой ведьмы или полная попаданка! - Ваю Виджер

мне, по полкам с сушеными травами на кухне, по книгам, по сверкающим бутылочкам — куда угодно, только не задерживались надолго на мне. Он все еще боялся. Боялся увидеть в моих глазах тень той ненависти, что пылала там когда-то. Боялся, что мое прощение — лишь мимолетная слабость.

Тишина становилась невыносимой. Она давила, как свинцовые своды.

Я наблюдала за ним сквозь полуопущенные ресницы. Его движения были такими... аккуратными. Даже когда он просто поправлял дрова, пальцы скользили по дереву с почти болезненной тонкостью, словно он боялся сломать что-то хрупкое.

— Я думал, ты спишь, — его голос прозвучал тихо, но я почувствовала его всем телом — как бережное прикосновение.

— Нет. — приподнявшись на локте, я поправила одеяло, которым он меня укрыл.

* Осень довольно холодная. Температура стремительно опускается, так и до зимы не долго. Пока наши силы лучше не использовать, остаётся обходиться обычным методом отопления. — глянула я за окно.

Ламель непонятно где прохлаждается. Снова какие-то секреты. Но настроение у неё было приподнятое, надеюсь все будет в порядке.

Корнелиус обернулся. Огонь играл в его глазах, превращая природный оттенок в жерло вулкана, готовым вот вот разверзнуться, раскрыть всю свою потаëнную энергию.

— Что-то беспокоит? — тихо шепча, он шагнул вперëд.

Я не ответила. Просто встала и подошла к нему. Босые ступни тонули в мягком ковре из животного меха.

Он замер, следя за каждым моим движением.

Я остановилась перед ним, близко, так близко, что чувствовала тепло его кожи. Мой взгляд прошёлся по его телу, не упуская ни одной детали, ни одного вдоха, ни малейшего движения глаз.

Он замер, увидев мое движение, но не отпрянул. Его дыхание прервалось.

Я подняла руку и медленно, давая ему время отступить, коснулась его щеки. Кожа под моими пальцами была гладкой и бледной, но горячей и такой желанной. Он вздрогнул, будто от ожога, но не отстранился. Его глаза, широко раскрытые, наконец впились в меня, и в них читался немой вопрос, мольба, надежда.

— Я помню, — прошептала я с улыбкой, что отдавала едва уловимой печалью.

Его дыхание участилось.

— Что именно?

— Как ты целовал меня..тогда... в саду из черных роз.

Расстояние между нами сократилось вдвое. Я ощущала на себе обжигающий взгляд и жар его учащенного дыхания. Я поднесла губы к его уху, слегка коснувшись его щеки. Это не осталось незамеченным, мышцы на его лице сбились в тугой узел.

—То тепло согревало меня лучше этих дров. — провокационно улыбнувшись, я медленно коснулась его руки, сцепив наши мизинцы. От одного мелкого прикосновения нас обоих словно обдало током.

Демон тяжело выдохнул, опустив голову и шумно сглотнул слюну.

Я лишь улыбнулась, положив голову ему на грудь.

Его пальцы дрогнули, едва коснувшись моей талии.

Другой рукой он зарылся в мои волосы, нежно проведя до кончиков.

— А я помню, как ты прокляла меня, — он усмехнулся, но в глазах не было обиды. Только боль. И... облегчение. А глаза, наполнившись влагой, устремили взор прочь.

Я прикоснулась к его щеке. Нель закрыл глаза, ласково прижавшись к моей ладони, словно увядающий цветок тянулся к теплу и свету Солнца.

— Я простила тебя. Сердцу не прикажешь. — произнесла я наконец вслух слова, что крутились в голове последние недели.

Вту же секунду он переменился в лице, его охватила волна облегчения, а напряжение, сковывавшее его плечи, ушло, сменившись чем-то хрупким и беззащитным. И тогда он рассмеялся — коротко, счастливо, почти по-юношески — и схватил меня в объятия.

— Ты уверена? — он прошептал мне в губы, с трудом сдерживаясь.

В ответ я сама закрыла расстояние между нами.

Наш поцелуй был медленным, сладким, как нектар. Он вкусил меня, как умирающий — глоток воды, а я позволила ему напиться. Его пальцы впились в мои волосы, но даже сейчас он сдерживался, боясь причинить боль.

Я отстранилась, глядя ему в глаза.

— Я больше не исчезну. — я вытерла слезы с его глаз и поцеловала в лоб.

Он замер словно завороженный.

И тогда что-то в нем дало трещину.

Его губы снова нашли мои, но теперь в них не было осторожности. Только голод. Голод и благодарность. Он поднял меня на руки, и я обвила его ногами, чувствуя, как его тело прижимается к моему.

Он прижал меня к себе так сильно, словно хотел вдавить в себя, сделать частью своего существа, чтобы больше никогда не потерять. Его пальцы впились в мою спину, а лицо утонуло в моих волах. Я слышала, как бешено стучит его сердце, откликаясь на мое.

А потом он внезапно подхватил меня на руки, как перышко, и я вскрикнула от неожиданности, обвивая его шею. Он понес меня через лестницу, и его шаги были такими легкими, будто он не чувствовал моего веса. В его взгляде читалось благоговение и неподдельное изумление, словно он держал на руках не меня, а нечто хрупкое и неземное.

В спальне, залитой мягким сумеречным светом, он опустил меня на кровать с такой осторожностью, будто я была редкой хрустальной вазой, способной рассыпаться от одного неловкого прикосновения. Он боялся, что я упорхну, растворюсь, окажусь миражом, который он сам себе придумал, чтобы заглушить боль.

Его поцелуи были бережными, но настойчивыми. Он не торопился, словно заново узнавая вкус моих губ, форму каждого изгиба. Его прикосновения были внимательными и глубокими — большие, сильные руки скользили по моим бокам, касались плеч, шеи, словно читая историю нашей любви на моей коже. Каждое движение говорило о тысяче дней разлуки и о надежде на тысячу дней вперед.

Во мне все отвечало ему. Страх и боль прошлого медленно таяли, превращаясь в жаркое, настойчивое желание быть здесь и сейчас. С этим человеком. С тем, чье предательство чуть не убило меня, но чья любовь оказалась сильнее смерти.

Я провела руками по его груди, чувствуя под тонкой тканью рубашки биение его сердца, и перевернулась, усаживаясь сверху, доминируя, беря то, что было моим. Он замер подо мной, его глаза потемнели от страсти и удивления. Я наклонилась и поцеловала его.

Поцеловала глубоко и властно, сминая его губы, заявляя о своем прощении не словами, а действием. О том, что прошлое осталось там, за дверью, в пыли старого дома, а здесь, сейчас, есть только мы. И это «мы» было хрупким, новым, но бесконечно желанным. И мы бережно лепили его из тишины, поцелуев и нежных прикосновений, которые, наконец, смогли стать смелыми.