Прикосновение смерти - Т. Л. Мартин

— Слава гребаному богу, — вздыхает он, его дыхание сбивается, — потому что я больше никогда не уйду от тебя.

Я издаю придушенный крик, не в силах поверить, что слышу эти слова от него, и он закрывает между нами брешь, прижимая мои губы к своим. Его рот требователен, изучающ, словно он пробует меня на вкус в первый раз. Каждое движение его языка, переплетающегося с моим, каждая царапина на зубах — он требует меня так, как я никогда не испытывала. Сырое, голодное, пульсирующее силой, оно электрическими мурашками пробегает по моей спине, огибает тело и опускается между бедер.

Его губы по-прежнему сомкнуты на моих, а пальцы обхватывают мои, удерживая их с такой нежностью, что я зажмуриваю глаза. Мне страшно, что если я открою их, то пойму, что все это было сном, и это разобьет меня на миллион кусочков.

Словно почувствовав мой страх, его руки поднимаются и обнимают мое лицо. Он притягивает меня ближе, углубляя поцелуй, и его движения замедляются, превращаясь в ленивое исследование меня. Каждый взмах его языка обращается прямо к моей душе. Он говорит мне своим поцелуем, что это так же реально, как наши бьющиеся сердца, и я не должна бояться. Он говорит мне, чтобы я никогда не отпускала его, потому что теперь нам никогда не придется этого делать. Эта последняя мысль звучит в моем сознании, как отражение тысячи зеркал, смотрящих на меня.

Я не должна отпускать.

Новая волна отчаяния захлестывает меня, наполняя острой необходимостью ликвидировать разрыв между нами. Я сдвигаюсь, чтобы не касаться его раны, и он стонет мне в рот, а его руки хватают меня за волосы.

Когда я прижимаюсь к нему, он рычит и кладет обе руки мне на бедра, полностью останавливая движение. Он задыхается, пытаясь восстановить дыхание.

— Нет.

Я хмурюсь, опустив глаза на выпуклость под тонким одеялом. Почему? Очевидно, что его рот и тело должны быть на одной волне.

Он тихонько хихикает, заметив мой взгляд, и этот низкий звук вибрирует в его груди, заставляя мои губы изогнуться. Боже, этот смех. По-прежнему лучший звук, который я когда-либо слышала.

— Почему?

Он вздыхает, его рука гладит меня по лицу.

— Потому что ты наконец-то моя, Лу. И первое, что я сделаю, когда выберусь отсюда покажу тебе, каково это — быть моей.

ЭПИЛОГ

В этом и других мирах есть вещи, которые я, возможно, никогда не пойму. Неразгаданные тайны исчезновения тел, смерти без причины, похищения, пока в тебе еще теплится нить жизни. Но есть и те вещи, которые я хотела бы никогда не понять так близко. Каково это, когда из тебя высасывают жизнь, когда ты знаешь тьму, которая шепчет тебе на ухо опасные секреты, и когда видишь, как невинные жизни рушатся от руки маленькой вещицы под названием «глюк».

Я могла бы погрязнуть в бесконечных вопросах, посвятить себя поиску ответов. Но я уже проходила этот путь, дошла до грани одержимости, и сейчас у меня нет планов возвращаться назад.

Что у меня есть, так это моя жизнь. У меня есть сердце, которое бьется сильно и ровно каждый день и каждую ночь. У меня есть выбор. У меня есть любовь. Дружба. Ошибки, которые можно совершить, и уроки, которые можно выучить. Солнечный свет на моей спине и ветерок в моих волосах. Огонь, бегущий по моим венам, который напоминает мне, кто я есть.

Сейчас у меня есть только теплый вздох на шее. Мягкие губы, целующие мой живот. Ощущение того, как сильные пальцы нежно впиваются в мои бедра. И единственный шепот, который я когда-либо захочу слышать, льющийся мне в ухо.

Когда он тянет мою руку к своей груди, позволяя мне почувствовать, как быстро стучит его сердце, он наклоняется и прижимается щекой к моей.

— Ты чувствуешь, что делаешь со мной?

Мои губы растягиваются в улыбку, которая, кажется, не сходит с моего лица в эти дни, и я поворачиваюсь так, чтобы мое дыхание касалось его кожи.

— Ты хочешь сказать, что твое сердце бьется для меня, конфетка?

Дрожь пробегает по его телу, впитывая вопрос, который он уже однажды слышал от меня. Его ресницы щекочут мою щеку, когда он закрывает глаза.

— Это и даже больше, Лу, — простонал он, прежде чем повернуть голову и поцеловать меня в шею, глубоко и сильно. — Намного, блядь, больше.