Музыка и музыканты - Галина Яковлевна Левашева

и те настоящие — ходят, время показывают. Они действительно большие — величиной со спичечный коробок, даже, пожалуй, чуть побольше, и циферблат у них больше тарелки, стоящей на столе.

Жил в таком домике, в середине XIX века, один из друзей Александра Сергеевича Пушкина — Павел Воинович Нащокин (только домик, конечно, был обыкновенный, а не «домик-крошечка»). Он был человеком широкой натуры, гостеприимным, щедрым. Была у него и еще одна черта: задумает что-нибудь — ни спать, ни есть не может, пока не выполнит задуманное. Таких людей называют одержимыми.

И пришла ему в голову мысль: сохранить в памяти потомства свой дом, в котором так часто бывал его друг, великий поэт России. Задумал — и, как видите, сделал, хотя и разорился из-за этого окончательно.

Средняя из трех сохранившихся до нас комнат домика — как раз та гостиная, которая нам нужна.

Видите, здесь стоит рояль (говорят, его даже не очень давно настраивали) и на стене висит гитара. Значит, здесь когда-то звучала музыка. На рояле лежат ноты. Вооружимся лупой и прочтем... Ого! В самую точку попали!

«Черная шаль». Романс. Музыка Верстовского, слова Пушкина.

Аккомпанировать можно на рояле, а можно и на гитаре. Даже, пожалуй, для гитары этот аккомпанемент подходит больше.

Гляжу как безумный на черную шаль,

И хладную душу терзает печаль, —

так начинается эта история о любви, измене и ревности... А в конце есть такие строчки:

С главы ее мертвой сняв черную шаль,

Отер я безмолвно кровавую сталь.

Герой убил свою возлюбленную.

Скажу вам по секрету, что Пушкин, когда пересказывал эту историю, наверняка в душе немножечко над ней подсмеивался — слишком уж душераздирающая, жуткая драма, не для пушкинского жизнерадостного, светлого таланта.

Но композитор Верстовский музыку к ней написал всерьез. Такую, как тогда требовалось, чтобы исполнить этот романс, как говорят, «с настроением». Правда, сейчас она и нам, как и Пушкину, кажется чуточку преувеличенной, слишком «чувствительной»; но в те времена такие переживания волновали многих по-настоящему, и девушки, исполняя этот романс, сами бледнели от ужаса и останавливались, не в силах сдержать подступившие к горлу слезы. К тому же, несмотря ни на что, музыка и правда очень красивая.

Здесь же, среди лежащих на рояле нот, мы, наверное, найдем много романсов с французскими текстами. В них чаще всего говорится о грациозных и изящных пастушках и пастухах, которые пасут своих беленьких кудрявых овечек на зеленых лугах: о голубке, потерявшей своего голубка. Эти трогательные, сентиментальные истории поются на такой же трогательный грустный мотив.

Вечер. В гостиной нащокинского дома собрались друзья и знакомые хозяина. Вполне возможно, что здесь сегодня и Пушкин. Устроился уютно на диванчике в углу и приготовился слушать музыку — здесь всегда музицируют. Кто-то снял со стены гитару, настраивает ее, кто-то сел к роялю, перебирает лежащие на нем ноты, нашел что-то интересное, открыл, поставил на пюпитр и обратился к гитаристу: «Споем романс Булахова «Тройка». Гитаристу ноты не нужны — он играет по слуху и, конечно, как все присутствующие, прекрасно знает этот романс.

Тройка мчится, тройка скачет,

Вьется пыль из-под копыт.

Колокольчик звонко плачет.

То хохочет, то гремит.

Едет, едет, едет к ней,

Едет, к любушке своей.

Романс «Тройка» до сих пор любят исполнять на концертах певцы-тенора. Но вот что интересно: вслушайтесь-ка в него как следует. Простой, бесхитростный напев, куплеты и даже припев... Постойте-ка! Какой же это романс?! Это ведь самая настоящая песня!

И снова остается только недоумевать: так какая же, в конце концов, разница между песней и романсом? Этак недолго и совсем запутаться — скажете вы мне.

И будете совершенно правы, друзья мои. Вопрос действительно очень сложный. И все же попробуем немного в нем разобраться.

Слово «романс» пришло к нам из Франции (хотя оно и испанского происхождения) вместе с французскими романсами-пасторалями. Когда-то, в конце XVIII—в начале XIX века такие пасторали очень любили петь в помещичьих имениях и дворянских гостиных. Следуя тогдашней моде, и наши, русские композиторы сочиняли множество таких «офранцуженных» романсов.

Впоследствии слово «романс» потеряло свой первоначальный смысл и стало обозначать всякое вокальное произведение для голоса с сопровождением. А произведения типа «Тройки» Булахова, которые сочинялись на русские тексты, тогда назывались: «российские песни». Это и на самом деле были песни, только не крестьянские, а городские.

Нужно вам сказать, что издавна, как только начали существовать города, появилось различие между городской и крестьянской музыкой. В какой-то степени оно существует и до сих пор, и разницу между песней, которую мы сейчас называем русской народной (или песней, написанной композитором в народном духе), и городской всегда может услышать даже не музыкант. В чем-то эти песни были схожими, в чем-то совсем разными.

Но крестьянской народной песне, особенно русской, часто случалось попадать в город. Русские композиторы того времени, сочиняя свои романсы, порой использовали в них крестьянскую народную мелодию. А так как аккомпанемент гитары или рояля никак не подходил к этой мелодии, она, естественно, изменялась.

Вы спросите: зачем они это делали? Зачем обращались к народным песням? Да затем, что, создавая свои произведения, настоящие музыканты, талантливые композиторы того времени не хотели и не могли забывать о музыке народа, без которой не было бы настоящего музыкального искусства.

Вслушайтесь в мелодии многих бытовых романсов — в них живет душа русской народной песни.

«Музыку создает народ, — говорил Михаил Иванович Глинка, — мы, композиторы, ее только аранжируем»[3].

Не все, однако, соглашались с таким мнением. Некоторые ученые музыканты хотя и признавали мелодичность и красоту «российских песен», но относились к ним с ласковой снисходительностью и не считали их настоящей музыкой. А создателей этих романсов-песен, композиторов Варламова, Гурилева, Алябьева и других современников Глинки, называли дилетантами, то есть любителями, самоучками.

Долго существовало это несколько пренебрежительное название. Даже те, кто действительно любил и с наслаждением слушал задумчиво-грустный «Колокольчик» Гурилева, его грациозный и милый «Сарафанчик», знаменитого алябьевского «Соловья», исполняемого лучшими певицами мира, даже те, совсем не желая обидеть этим память замечательных композиторов первой половины XIX века, называли их композиторами-дилетантами.

Сейчас это название совсем забылось. Сейчас чтут, любят и помнят создателей русского бытового романса, без которых (и это можно сказать с уверенностью) не