Энн из Эйвонли - Люси Мод Монтгомери

– Эти слова точно определяют суть вещей. Мой принцип – всегда говорить чистую правду.

– Но это не чистая правда, – возразила Энн, – а всего лишь ее непривлекательная часть. Вы много раз упоминали о моих рыжих волосах и ни разу не сказали, что у меня хорошенький нос.

– Полагаю, вы и без меня это знаете, – хмыкнул мистер Харрисон.

– То, что у меня рыжие волосы, я тоже знаю… хотя за последнее время они значительно потемнели. И нет никакой необходимости об этом упоминать.

– Хорошо, не буду, раз вы так такая чувствительная. Простите меня, Энн. Я привык резать правду-матку, и людям не стоит обращать на это внимания.

– Но они не могут не обращать внимания. И то, что у вас такая привычка, не спасает дела. Как бы вы отнеслись к человеку, который всем подряд говорит колкости, а потом заявляет: «Ах, простите, не принимайте мои слова близко к сердцу. Просто у меня такая привычка». Вы решили бы, что перед вами псих, правда? Пусть миссис Линд – в каждой бочке затычка. Есть в ней такое. Но почему не похвалить ее за доброе сердце? За то, что она всегда готова прийти на помощь? Когда Тимоти Коттон стащил у нее горшок масла, она никому не пожаловалась, а его бедной жене сказала, что масло он купил. Миссис Коттон при встрече выговорила ей, что у масла привкус турнепса, и миссис Линд извинилась, сказав, что в тот раз масло ей и правда не удалось.

– Полагаю, что-то хорошее в ней есть, – неохотно признал мистер Харрисон. – У большинства людей так. У меня тоже есть хорошие черты, хотя вы, возможно, о них не подозреваете. В любом случае скидываться на ковер я не собираюсь. В этом поселке принято клянчить деньги по каждому поводу. Кстати, как продвигается ваш план с покраской магистрата?

– Прекрасно. В пятницу мы провели собрание и выяснили, что собрали достаточно денег на покраску здания и новую кровлю. Большинство жителей сделали щедрые взносы, мистер Харрисон.

Энн была доброй девушкой, но при необходимости могла и подколоть.

– А какой выбрали цвет?

– Мы остановились на приятном оттенке зеленого. Крыша, конечно, будет темно-красного цвета. Мистер Роджер Пай собирается сегодня в городе купить краску.

– А кто выполняет работу?

– Мистер Джошуа Пай из Кармоди. Он почти закончил работу с крышей. Нам пришлось подписать с ним контракт, потому что члены четырех семейств Паев в один голос заявили, что не дадут ни цента, если мы откажем Джошуа. А так как они собрали двенадцать долларов, мы подумали, что грех отказываться от таких денег, хотя кое-кто считал, что не стоит поручать это дело Паю. Миссис Линд, например, говорит, что эти люди хотят все держать под контролем.

– Главное, чтобы Джошуа хорошо сделал работу, а там какая разница, зовут его Пирогом или Пудингом[4].

– У него хорошая репутация как у работника, но, говорят, он со странностями. Джошуа – большой молчун.

– А вот это странно, – сухо отозвался мистер Харрисон. – По крайней мере, для здешних жителей. Я сам не отличался болтливостью, пока не переехал в Эйвонли. Здесь пришлось развязать язык, иначе миссис Линд сочла бы меня немым и затеяла сбор средств на обучение меня языку жестов. Ты уже уходишь, Энн?

– Мне пора. Нужно кое-что сшить для Доры. И еще боюсь, как бы Дэви чего не натворил и не довел Мариллу до слез. Сегодня утром он первым делом спросил: «Скажи, Энн, куда уходит темнота? Я хочу это знать». Я ответила, что она переходит на другую сторону земли. А после завтрака он заявил, что это не так, а тьма уходит в колодец. По словам Мариллы, Дэви сегодня уже четыре раза подходил к колодцу и заглядывал в него, чтобы выследить темноту.

– Да, он тот еще проказник, – согласился мистер Харрисон. – Вчера приходил сюда и, пока я шел от сарая, успел выдернуть шесть перьев из хвоста Рыжего. Бедная птица никак в себя не придет. Дети – это бич божий для тех, у кого они есть.

– Все живое требует заботы, – подвела итог Энн, мысленно дав обещание простить Дэви следующую проказу, какой бы она ни была. Ведь он отомстил Рыжему за нее!

Мистер Роджер Пай привез краску тем же вечером, и Джошуа, хмурый, молчаливый мужчина, уже на следующий день приступил к покраске. Ему никто не мешал. Дом стоял на отшибе, у «нижней дороги», которую поздней осенью развезло, и люди ездили в Кармоди по «верхней дороге» – длинной, но не такой грязной. Плотно окруженный ельником дом издали не был виден. Мистер Джошуа Пай красил дом в полном одиночестве, столь любезном его необщительному сердцу.

Днем в пятницу он закончил работу и уехал домой в Кармоди. Проезжавшая поблизости миссис Линд храбро свернула на «нижнюю дорогу», не боясь увязнуть, очень уж ей хотелось посмотреть, как выглядит свежевыкрашенный дом. Объехав ельник, она его увидела.

Зрелище подействовало на нее странным образом. Уронив поводья, миссис Линд воздела к небу руки со словами: «Господи помилуй!» Вид у нее был такой, будто она не верила своим глазам. А потом эта добрая женщина почти истерически рассмеялась. «Произошла какая-то ошибка… должно быть, произошла. Так я и знала: если за дело берется семейство Паев – пиши пропало».

По пути домой миссис Линд встретила несколько человек и каждому рассказала об увиденном. Новость мгновенно разлетелась по Эйвонли. Корпящий над учебником Гилберт Блайт услышал ее от наемного работника под вечер. Он тут же сорвался с места и, не чуя под собой ног, бросился бежать в Зеленые Крыши. По дороге к нему присоединился Фред Райт. На заднем дворе Зеленых Крыш, под большими голыми ивами уже сидели погруженные в отчаяние Диана Барри, Джейн Эндрюс и Энн Ширли.

– Это ведь неправда, Энн? – воскликнул Гилберт Блайт.

– Нет, правда, – ответила Энн – подлинное олицетворение музы трагедии. – Возвращавшаяся из Кармоди миссис Линд заехала ко мне, чтобы это сообщить. Какой ужас! Какой смысл пытаться что-то улучшить?

– Что случилось такого ужасного? – спросил входивший в двор Оливер Слоун с картонной коробкой, которую привез из города для Мариллы.

– А ты не слышал? – гневно сказала Джейн. – Джошуа Пай покрасил магистрат в синий цвет вместо зеленого… в ярко-синий цвет, которым рабочие красят тележки и тачки. Миссис Линд говорит, что для магистрата трудно придумать цвет хуже, особенно в сочетании с