Энн из Эйвонли - Люси Мод Монтгомери

оправдание, когда Марилла сделала ему замечание. – Дора и вполовину не так голодна. Ведь я всю дорогу не сидел на месте. Ой, какой вкусный сливовый пирог. Дома мы давно не ели пирогов – мама была слишком больна, чтобы их печь, а миссис Спротт сказала, что хватит и того, что она хлеб печет – какие еще пироги! Миссис Уиггинс никогда не кладет сливы в пироги. Ух, до чего вкусно! Можно еще кусочек?

Марилла не собиралась ему потакать, но Энн отрезала мальчугану еще один щедрый кусок, напомнив Дэви, что в таких случаях следует говорить «спасибо». Он широко улыбнулся и основательно откусил от пирога. Расправившись с новой порцией, он сказал:

– Дайте мне еще пирога, и я скажу «спасибо» сразу за все.

– Нет, тебе хватит, – сказала Марилла не терпящим возражений тоном, который Энн хорошо знала, а Дэви предстояло узнать.

Дэви подмигнул Энн и, перегнувшись через стол, выхватил из рук Доры кусок пирога, который она только что надкусила, и, широко раскрыв рот, запихнул его туда весь. У Доры задрожали губы, а Марилла от ужаса потеряла дар речи. Энн хорошо поставленным «учительским» голосом воскликнула:

– Джентльмены так себя не ведут!

– Я знаю, что не ведут, – согласился Дэви, как только смог снова говорить, – но я не джентльмен.

– И ты не хочешь им быть? – спросила пораженная Энн.

– Конечно, хочу. Но не могу им быть, пока не вырасту.

– Нет, можешь, – торопливо произнесла Энн, чувствуя, что у нее появился шанс посеять в эту душу семя добра. – С детских лет можно воспитывать в себе джентльмена. А джентльмены никогда ничего не отбирают у леди… и спасибо не забывают говорить… и за волосы не дергают.

– Не очень-то им весело живется, – откровенно заявил Дэви. – Лучше я подожду, когда вырасту.

Марилла с отрешенным видом отрезала Доре кусок пирога. Она чувствовала, что в настоящий момент не может совладать с Дэви. День выдался трудный – сначала похороны, потом долгая дорога домой. В будущее она смотрела с таким пессимизмом, что могла бы обставить саму Элайзу Эндрюс.

Внешне близнецы не особенно походили друг на друга, хотя оба были белокурыми. Длинные, мягкие локоны Доры всегда выглядели аккуратно; голову Дэви покрывали непокорные золотистые кудряшки. Взгляд карих глаз Доры был спокойным и мягким, а у Дэви – озорным и лукавым, как у эльфа. У Доры нос был прямой, у Дэви – вздернутый. Дора несколько жеманно складывала губки, а у Дэви они всегда излучали улыбку. На одной щеке у Дэви была ямочка, на другой она отсутствовала, что придавало лицу мальчика, когда он смеялся, забавное и милое выражение. Озорная улыбка не сходила с его лица.

– Пора спать, – сказала Марилла, решив, что надо отдохнуть от детей. – Дора ляжет у меня, а Дэви отведи в комнату под крышей с западной стороны, хорошо, Энн? Ты не боишься спать один, Дэви?

– Не боюсь, но я не хочу так рано ложиться, – уверенно заявил Дэви.

– Тебе придется, – устало произнесла Марилла, и было в ее голосе что-то такое, что заставило замолчать даже Дэви. Он послушно последовал за Энн по лестнице.

– Когда стану большим, первым делом проведу ночь без сна – посмотрю, что это такое, – сказал он доверительно.

В последующие годы Марилла никогда не могла вспомнить без содрогания первую неделю пребывания близнецов в Зеленых Крышах. Не то чтобы эта неделя была намного хуже других, но в первые дни Марилла испытала настоящий шок от новых ощущений. Когда Дэви бодрствовал, редкий час удавалось отдохнуть от его проказ. Однако самая неприятная история произошла спустя два дня после его прибытия в воскресное утро – прекрасное, теплое, туманное и волшебное утро. Энн приводила в порядок Дэви перед походом в церковь, а Марилла наряжала Дору. Мальчуган отчаянно сопротивлялся, отказываясь умываться.

– Марилла меня вчера уже умывала… а в день похорон миссис Уиггинс оттирала меня грубым мылом. Хватит на одну неделю. Не вижу никакой пользы в ежедневном умывании. Насколько удобнее не мыться.

– Пол Ирвинг умывается каждый день по собственному желанию, – назидательно произнесла Энн.

Дэви провел в Зеленых Крышах чуть больше сорока восьми часов, но за это время успел привязаться к Энн и полюбить ее, и с тем же мальчишеским пылом возненавидеть Пола Ирвинга, которого Энн не переставала ставить ему в пример. Если Полу Ирвингу нравится каждый день умываться – пусть продолжает. Он, Дэви, тоже будет умываться – пусть даже это и убьет его. Такие мысли помогли ему выдержать дальнейшие испытания, и когда утренний туалет был закончен, перед Энн предстал вполне симпатичный мальчик. Когда она подводила Дэви в церкви к местам, издавна закрепленным за Катбертами, то испытывала почти материнскую гордость.

Поначалу Дэви вел себя вполне пристойно, обводя любопытным взором сидевших поблизости мальчиков и задаваясь вопросом, кто из них Пол Ирвинг. Первые два гимна и отрывок из Священного Писания прошли благополучно. Сенсационное событие произошло во время чтения мистером Алленом молитвы.

Лоретта Уайт сидела впереди Дэви со слегка склоненной головой, между двумя длинными льняными косами среди кружевных оборок открывалась соблазнительная белая шейка. Полненькая, спокойная восьмилетняя Лоретта вела себя в церкви безукоризненно с самого первого дня, когда мать принесла ее, полугодовалую, на службу.

Дэви полез к себе в карман и вытащил оттуда… гусеницу, пушистую, извивающуюся гусеницу. Марилла это заметила и потянулась, чтобы схватить его за руку, но было слишком поздно. Дэви посадил гусеницу Лоретте на шею.

Пронзительные крики прервали молитву мистера Аллена. Потрясенный, ничего не понимающий пастор остановился и поднял глаза. Головы прихожан взметнулись вверх. Лоретта подпрыгивала на скамье, судорожно пытаясь дотянуться до спины.

– Ой, мама… мамочка… сними это с меня… выбрось скорее… этот гадкий мальчишка посадил что-то мне на шею. О, мамочка, оно ползет вниз… Ой!

Миссис Уайт поднялась с места и с непроницаемым лицом вывела рыдающую и извивающуюся Лоретту из церкви. Через какое-то время рыдания девочки слышались все тише, и мистер Аллен продолжил службу. Но все понимали, что день испорчен. Впервые в жизни Марилла не слышала слов молитвы, а Энн сидела с пылающим от стыда лицом.

Когда они вернулись домой, Марилла отправила Дэви в его комнату и велела оставаться там до конца дня. Обеда он был лишен. Марилла разрешила дать ему только несладкий чай с молоком и хлеб. Энн отнесла Дэви эту скудную пищу и, пока он, не испытывая, похоже, никаких угрызений совести, с аппетитом ее поедал, печально сидела рядом. Наконец Дэви обратил внимание на грустные глаза Энн и встревожился.

– Наверное, Пол Ирвинг не