В грозную пору. 1812 год - Михаил Григорьевич Брагин

И Лористон почувствовал, что русский фельдмаршал играет и им самим, и Наполеоном. Что в его пухлых руках не только письмо, на которое он может ответить и не ответить, но судьба войны и мира. И что в маленькой русской деревушке, в штабе русской армии, а не в столицах решается судьба Франции и её императора.

Забыв о дипломатической выдержке, посол прямо заявил, что он приехал беседовать не о погоде, не о театре, а о том, что пора кончать войну.

– Кончать войну? – удивился Кутузов. – Да ведь мы её только начинаем.

Так полководец и опытнейший дипломат дал понять французскому послу, что хорошо знает, в каком положении находится французская армия. Что ей не так-то легко оставаться в Москве. Знает, что происходит и во Франции, и в восставшей Испании, не покорившейся Наполеону, и во всей Европе, не желающей французского владычества.

Лористон стал упрекать русских в том, что они ведут войну не по правилам, что крестьяне не должны убивать фуражиров Великой армии. И тогда-то Кутузов резко заявил, что «трудно остановить народ, ожесточённый всем тем, что он видел и пережил… Народ, готовый жертвовать собой для спасения Родины и который не делает различий между тем, что принято и не принято в войнах. Что касается армий, мне вверенных, – гордо заявил фельдмаршал, – то все признают в образе действий их правила, характеризующие храбрый, честный и великодушный народ. И этот народ, – заключил Кутузов, – не смирится, пока не будет разбита и изгнана из России французская армия».

Так ни с чем вернулся Лористон к Наполеону.

Наполеон оставляет Москву

Итак, мир невозможен… Но император был внешне спокоен и отдавал одно распоряжение за другим.

Так, он приказал спилить огромный позолоченный крест, сияющий на куполе колокольни Ивана Великого, и отвезти его в Париж. Он написал правила, которыми должен руководствоваться театр в Париже. Он вёл обширную переписку с Парижем. И парижанам, и его подчинённым в Москве казалось, что у Наполеона всё предусмотрено… Что счастье не изменит гениальному полководцу…

Однако вот что неясно… Наполеон совершенно не занимался другими «мелочами» – жизненно важными.

Вот доверенный приближённый, герцог Арман де Коленкур, бывший посол в России, настоятельно убеждает: скоро зима, земля обледенеет. Надо перековать всех лошадей армии, и чтобы на новых подковах были шипы. Но императору это неинтересно. Он уверен, что его солдаты сами всё сделают. Без приказов. (Не сделали, разумеется…) И вскоре лошади начнут падать на льду, ломать ноги… А кто потащит пушки? А обозы?

Зато Наполеон изучил русские календари, установил, что зима наступит только в декабре, и посчитал, что времени у него ещё достаточно. Он строил новые планы. Он не говорил об отступлении. Он говорил о переходе на зимние квартиры в Смоленске и о победах в следующем году. Он устраивал смотры армии, лично раздавал ордена отличившимся офицерам и солдатам.

Но однажды, когда Наполеон принимал в Кремле парад императорской гвардии, примчался адъютант маршала Мюрата с донесением, которое громом отозвалось в штабе французской армии. Мюрат доносил, что его войска у Тарутина были атакованы русскими и с потерями отступили. Скорее, бежали как зайцы, потеряв 2500 человек убитыми, 2000 пленными, бросив 38 орудий.

Наполеон понял, что уже не он, а Кутузов определяет ход войны, и надо как можно скорее уходить из Москвы.

Надо бросить в Москве тысячи своих раненых солдат (потом их долечивали русские доктора).

Надо заминировать Кремль – и при уходе взорвать его. Пусть этим займётся Молодая гвардия. (Разрушения были, но невелики: дождь помешал, да и смелые москвичи нашлись, а Иван Великий не поддался взрыву наполеоновского пороха – устоял.)

Неясно было с обозом – в нём появилось множество новых экипажей. Генеральские кареты, офицерские фургоны, повозки маркитантов – и все набиты дорогим добром, добытым в Москве. Всё это помешает маршу! Но никто в командовании Великой армии не возражал против этого…

Утром 19 октября 1812 года на Калужскую дорогу выступил корпус Евгения Богарне, затем корпус Нея, далее Старая гвардия, корпус Даву. Опытнейший полководец, Наполеон верил в силы своей армии. В ней убавилось кавалерии, меньше стало артиллерии, но это было всё же стотысячное войско. Он ещё грозил: «…мы пойдём вперёд, и горе русским, если они станут на моём пути».

Оставалось воплотить в жизнь простой и блестящий план Наполеона.

Цель армии – Смоленск. Там огромные запасы продовольствия, там Великая армия окрепнет. И уже в следующем году победоносно закончит эту затянувшуюся войну с русскими упрямцами.

Но! Возвращение по Смоленской дороге, на запад… Это же похоже на отступление… Ни о каком отступлении не может быть и речи!

Удар по Калуге! Всего сто с небольшим километров марша к югу, по широкой Калужской дороге. Мимо Тарутино, где до сих пор бездействует армия Кутузова.

В Калуге собрано продовольствие для русской армии. Сейчас мука важна, как порох, сухари – как патроны. Всё, что из этого можно увезти и унести, будет в Калуге взято. Великая армия будет полностью обеспечена продовольствием. Прочее будет сожжено и взорвано. Возможен ещё и удар по русским оружейным заводам.

Затем, оставив русскую армию без провианта, без боеприпасов, Великая армия совершит марш к северу, на Смоленск.

Далее – победа!

Партизаны раскрыли замысел Наполеона

Тёмной осенней ночью мчался по грязи и лужам, с конвоем казаков, офицер Боло́говский. Он загнал своего коня, пересел на запасного, карьером поскакал дальше и в час ночи уже входил в штаб Кутузова, в деревеньке Леташевке.

В штабе кроме дежурного офицера все спали. Бологовский, как и все офицеры армии, знал, что двери избы, где жил и работал дежурный генерал Коновницын, всегда открыты. И что каждому, прибывшему с боевым донесением, разрешено самим Коновницыным его будить.

А донесение, которое привёз Бологовский, было наиважнейшим. От него зависели все дальнейшие действия русских войск. Зависел исход войны!

Генерал Дохтуров, корпус которого Кутузов направил севернее, поближе к Москве, доносил: капитан Сеславин, действуя со своим партизанским отрядом на Калужской дороге, видел Наполеона в карете, со всей его свитой, видел императорскую гвардию и другие войска.

Пропустив главные силы неприятеля, Сеславин внезапно напал на одну из колонн, захватил пленных и привёз их в штаб Дохтурова.

Один из пленных, расторопный унтер-офицер, охотно рассказал: «Уже прошло четыре дня, как мы вышли из Москвы. Дальнейшее направление армии нашей – на город