Золотое сердце - Елена Леонидовна Мусатова

«Разве я лучше убийцы? – думал Николаша. – Только что нож в сердце не всадил, а ведь на верную смерть обрек их обоих. Нет мне прощения».

Не знал Николаша ни радости, ни покоя. Прежняя злость на жену, отравлявшая его жизнь, ушла, утекла талой весенней водой. Во сне Малаша иногда приходила к нему, и Николаша снова видел серые глаза, тугие русые косы, слышал знакомый голос.

«Малашка, Малашка, жива ты хоть?» – кричал он, протягивал руку, но образ исчезал в белесом тумане.

Николаша просыпался в слезах и опять думал о ней. «Трудилась день-деньской, вечерами платок вязала, пальцы себе колола, надеялась денег выручить, приданое малышу приготовить, а я… На красавицу загляделся, на черные глаза польстился», – шептал Николаша. Горечь наполняла его сердце.

Теперь эта красавица что ни день заходит, да Николаше на нее и смотреть не хочется. И еще повадилась купеческая дочка тот самый платок на плечи накидывать, а Николаше от этого еще хуже на сердце становится. Из-за платка Николаша на вопросы купеческой дочки отвечал невпопад, а ей казалось, что он влюбился и от робости глаза отводит.

Негде Николаше было укрыться от настырных девушек.

– Коля, слаб ты еще, полежи, – каждую минуту беспокоилась Агашка.

– Надо папеньке сказать, чтоб работу тебе полегче подыскал, – не отставала в заботе Катя.

– Вы меня как младенца пеленками свейте и в люльку положите, – рассердился однажды Николай, встал с лавки и ушел жить к кучеру.

* * *

Сосульки, бахромой свисавшие с крыши, закапали на солнышке. От воробьиного щебета можно было оглохнуть. Наступила весна. Николай все больше времени проводил во дворе, помогал кучеру, слугам.

Купец Николашей был доволен.

– Ну, Коля, какие у тебя мысли? – спросил он его однажды. – Чем дальше собираешься заниматься?

– Сам не знаю, Арсентий Петрович, дома у меня своего нету, возвращаться некуда. Летом к кому-нибудь наймусь, а там видно будет. Работы не боюсь, себя прокормлю, а больше мне заботиться не о ком.

– Хочу тебя, Николай, в лавку определить, – сказал купец. – Парень ты сметливый, обходительный, да и собой хорош. Такие покупательницам нравятся.

Но Николаша заупрямился.

– Не буду я, купец-батюшка, день-деньской в потемках сидеть, капризным барышням кланяться. Не по нутру мне это. Отпусти ты меня лучше по деревням и селам, маленьким поселочкам. Дай короб с товарами – девок, баб, ребятишек ихних хочу порадовать. Соскучился в городе, не по мне такая жизнь. Сердце на простор просится.

Купец поразмыслил.

– Добро, дам тебе товару, обманешь – на твоей совести, вернешься – хорошо заплачу, не обижу.

– Да я и так, Арсентий Петрович, у вас в долгу.

– Повременил бы, подождал бы, пока снег стает.

– Не могу, батюшка, тянет на волю, томно мне здесь, тяжело.

Через пару дней после этого разговора, на рассвете, Николаша с коробом за плечами вышел из купеческого дома и пустился в путь. Он даже не оглянулся на высокое окошко, где за занавеской прятала заплаканное личико Катюша. Внизу, в каморке за кухней, рыдала Агашка.

Николай не чувствовал тяжести короба. Ноги сами несли его прочь из города. Весеннее небо рябило в глазах, деревья казались лиловыми, птичий щебет оглушал. Высоко в небе дрожал и трепетал певец всех трудяг и путников – жаворонок.

– Прилетел, родимый, весну почуял, – ласково сказал Николаша, глядя вверх на маленький комочек. – Снег еще лежит, а ты уже торопишься, весну приближаешь. Маленькая вроде птичка, а радости от нее сколько.

Николаша поправил ремни, больно врезавшиеся в плечи, и, повеселев, зашагал дальше. Он шел куда глаза глядят, часто заворачивал в глухие деревеньки, перебирался с бугорка на бугорок, с пригорка на пригорочек, заходил в дома, раскладывал перед девками цветастые отрезы, шелковые ленты, яркие пуговицы, тесьму, дешевые брошки, колечки, серьги, зеркальца в оправе из завитушек. Девки охали, ахали, рассматривая товар, хвастались друг перед другом, покупали охотно копеечные вещицы. Николаша в кармане носил слипшиеся леденцы, и если в какой избе были маленькие ребятишки, обязательно наделял их лакомством.

– Хороший ты человек, – говорили хозяева Николаше, – добрый.

«Знали бы вы, какой я добрый, – думал Николаша, – жену с дитем малым сгубил».

Гнала нечистая совесть Николашу по дорогам и бездорожью, нигде задержаться не мог. Зима ли назад возвратится, метелью заметет, дождь ли захнычет, солнце ли светит, Николаша – в пути. Только ночью и отдыхал. Когда пришли теплые ночи, перестал проситься на постой в душные избы, под кусточком ляжет, руку под голову положит и слушает пение соловья-искусника. Много дум Николаша передумал, не раз вспомнил слова матушки Минадоры о золотом самородке, который держал в руках.

Три года ходил Николаша с коробом за плечами. Распродаст товар, вернется к купцу, нового товара наберет, ночь отдохнет – и снова в путь. Мерил Николаша шагами сельские дороги, осенью и весной вытягивал ноги из грязи, едва не теряя лаптей, летом тонул по щиколотку в пыли, а зимой проваливался в снег чуть ли не по пояс.

Как-то раз – дело было весной, когда уже и зима ушла, но еще и тепло настоящее не наступило, – Николаша, весь промокший под мелким дождиком, вышел к деревеньке. Серые домики жались друг к дружке на пригорке. В крайней избе, куда было постучал Николаша, на печи лежала одна старуха.

– К чему мне ленты с тесьмой, – заругалась она на коробейника, – иди к соседям, там молодка живет, она до побрякушек большая охотница.

Николаша пошел дальше. В избе, на которую указала старуха, после яркого дня было полутемно. Наконец Николаша разглядел молодую женщину, качавшую в люльке ребенка, и двух мальчиков, игравших с кошкой на полу.

– Сынок, – попросила хозяйка чернявого мальчишечку, – сбегай к тете Фекле, скажи, коробейник пришел, пусть ко мне поторопится.

– Митенька, – обратилась она к мальчику со светлыми волосиками, – позвал бы мамку, может, она что себе присмотрела бы.

– Нету ее, – ответил мальчик, тиская кошку, – она крестному помогать ушла, бабку Андреевну могу позвать.

– Ее-то зачем, – повела плечом красивая молодайка, – она дальше своего носа ничего не видит.

Дверь хлопнула, и скоро в тесной избе нельзя было повернуться. Набежавшие девки и молодые бабы мигом расхватали товары – вплетали в волосы цветные ленты, гляделись в зеркальца, прикладывали к платью тесьму, вымеряя, сколько нужно взять, навешивали на шею яркие бусы.

Пока продолжалась вся эта кутерьма, Николаша не отводил взгляда от мальчонки, оттертого в угол вместе с кошкой. Он был чистенький, аккуратненький, ладный, любо-дорого посмотреть. Так бы взял в руки и тискал, как ту