Золотое сердце - Елена Леонидовна Мусатова

– Где шляешься, полуночница, – бубнила ключница, открывая дверь, – пожалуюсь купцу-батюшке, что ты ночами пропадаешь.

– Рот закрой, – огрызнулась Агашка и ухватила ключницу за нос, так что у той слезы выступили на глазах. – Надоела ты мне. Подглядываешь, сплетничаешь. Берегись, со мной лучше не связывайся, не то пожалеешь.

Войдя в свою каморку, Агашка сняла кофту с рюшками, новую юбку, башмаки, достала свое старое платье и надела его. Потом легла на сундук, закрыла глаза, но заснуть так и не смогла.

* * *

Купец определил Николашу в лавку в помощь Семке. Теперь он стоял за прилавком в косоворотке, подпоясанный шелковым шнуром с кистями, суконном жилете, широких креповых штанах и в скрипучих сапогах. Покупательницы быстро оценили расторопность и обходительность красивого приказчика и осаждали лавку, причем требовали, чтобы их обслуживал не Семка со смазанными маслом волосиками, а Николай. Но чаще других забегала Катюша. Она облокачивалась на прилавок и, заглядывая в глаза Николаше, заводила разговор. То просила показать тесьму, то кружева, то стеклярус. Но Николашу эти хлопоты только радовали. С каждым днем он становился смелей, пытался шутить, тем более что его шутки, казалось, очень нравились купеческой дочке – иначе почему она так радостно заливалась смехом? Уже все слуги судачили об отношениях приказчика и молоденькой хозяйки, а купец, как и все отцы молоденьких дочек, ничего не замечал.

– Что ты здесь вертишься? – ласково говорил он Катюше, заставая ее в лавке.

Неизвестно, как долго длилось бы его неведение, если бы однажды в кабинет хозяина бочком не протиснулась Агашка. Она робко остановилась на пороге, словно решая важный вопрос, стоит ли двигаться дальше и не лучше ли, пока еще не поздно, пойти на попятную.

Купец неприязненно посмотрел на нее. Агашка похудела, стала темней лицом, волосы она теперь покрывала платком, отчего стала похожа на старуху.

– Простите, Арсентий Петрович, что помешала. Но дело у меня очень важное. Гневаться потом будете, сейчас выслушайте.

– Говори, да побыстрей.

– Все вам некогда, Арсентий Петрович, оттого и не видите, что под самым носом творится.

Агашка переминалась с ноги на ногу и посматривала на хозяина.

– Что замолкла, продолжай, – велел купец, поднимая голову от счетов, – но учти, наведешь на кого напраслину – выгоню из дома.

– Ты не меня гони, батюшка, избавься от человека вероломного, подлого, которого ты от гибели спас. Пригрел змею на груди, теперь она тебя в самое сердце ужалить хочет. Мало ему твоей милости, на дочку твою, как кот на сметану, смотрит и облизывается. Лицо у него ангельское, голос ласковый, ишь, глазками голубенькими так и играет, а…

Не успела Агашка договорить – купец стукнул кулаком по столу.

– Это ты про Николая?

– Да Николай ли он? Он так назвался, а ты поверил.

– Не смей про него плохого говорить! Он у меня три года с коробом ходил, за каждую копеечку отчитался. Прочь иди, негодная!

– Сдались ему твои копейки, – фыркнула Агашка, – он твое богатство со всеми потрохами заграбастать хочет. Слишком ты ему доверяешь, батюшка. Ну ладно. Колька хороший, а Агашка, всю жизнь верой-правдой служившая, – плохая. Жены твоей покойной верной помощницей была, Катеньку на этих руках вынянчила, все секреты ее девичьи хранила. А теперь – вон Агашку! И за что? За то, что правду сказала, глаза тебе на дурного человека раскрыла! Не пожалей потом, батюшка. Когда беда случится, вспомни меня.

– Убирайся! – крикнул купец и так ударил кулаком по столу, что бумаги, лежащие на нем, посыпались на пол.

Агашка усмехнулась, презрительно хмыкнула и, крутанув юбкой, пошла к двери. Потом обернулась и сказала:

– А кавалер-то женатый. Порасспрашивай Кольку, какая дама у его сердца лежит.

– Ах ты дрянь! – Купец схватил огромное пресс-папье и уже собирался метнуть его в девку, но она захлопнула за собой дверь.

Агашка, рассчитывавшая, что Николай будет с позором изгнан, ошиблась. В тот же день приказчик был вызван к хозяину для серьезного разговора. На обвинения Николаша со слезами обиды в голосе воскликнул:

– Купец-батюшка, разве я могу своего благодетеля обмануть, дом его осквернить?! Я на Катерину Арсентьевну лишний раз и взглянуть боюсь, и помыслов худых у меня в голове никогда не было. Плохой человек тебе на меня напраслину наговорил.

– Любит тебя дочка?

– Не могу знать, Арсентий Петрович, таких разговоров я с барышней не вел.

– Эх, Коля, – подобрел купец, – нравишься ты мне, и работник хороший, честный, и сердце у тебя доброе. Сына у меня нет, дело передать некому, а тебе бы в самый раз. Как ты на это смотришь?

Николаша опустил глаза.

– Не могу я, Арсентий Петрович, я вроде как… женат.

– Что? – удивился купец. – Как это женат? А жена твоя где?

– Сам не знаю, расстались мы с ней, потеряли друг друга.

– Что ж ты молчишь? Поладней придумать хочешь? Эх, права была Агашка!

– Арсентий Петрович, сердце мое перед вами как на ладони. Ничего я не замышляю, планов каверзных не строю, а история моя долгая да странная, поверить в нее трудно.

– Торопиться некуда, рассказывай.

Заходящее солнце вызолотило комнату, когда Николаша закончил свое повествование.

– Стало быть, не знаешь, живы твои, нет ли, – растроганно проговорил купец, вытирая слезы.

– Не знаю. Теперь сами посудите, Арсентий Петрович, могу ли я в отношении вашей дочери планы строить.

– Да-а-а, – протянул купец, – понимаю, какая нелегкая тебя три года подряд заставляла короб на плечах таскать. Мы, дружок, вот что сделаем. Бери-ка ты Силантьича и поезжай к тому месту, где тебя нашли. Походи по окрестным деревням, поспрашивай, поброди по лесу, может, избушку старицы отыщешь.

Наутро Николаша отправился в путь.

* * *

– Приехали. – Силантьич остановил лошадей под отвесной кручей. – Вот с этой высоты ты летел. Здесь мы тебя и подобрали.

– Высоко, – Николаша задрал голову, – как только кости целы остались.

– Видать, Господь уберег.

Силантьич чувствовал себя с Николашей неуютно, не знал, как к нему обращаться. Сказать по-простому «Колька» вроде неудобно, вдруг этот Колька завтра хозяином станет, а называть по имени-отчеству – чести много, может быть, и не поженятся они еще с купеческой дочкой.

До темноты ходил по лесу Николаша, но не отыскал ни пещерки, ни избушки старицы Минадоры.

На ночлег остановились в ближайшей деревне. Расторопная хозяйка быстренько поджарила яичницу и затеяла печь гречневые блины, ее муж, рыжеусый мужичок, с радостью достал бутыль. Хозяйка недовольно покосилась, но промолчала. Хозяин плеснул содержимое бутыли в кружки. Николаша пить отказался.

– Я на всю жизнь выучен, – сказал он. – Однажды попробовал, так потом не рад был.

– Правильно, – кивнул рыжеусый