Золотое сердце - Елена Леонидовна Мусатова

утирал пот с лица шапкой и шел вперед. Сначала по пыльной дороге, потом по тропкам, поднимался на пригорки, спускался вниз, перепрыгивал маленькие ручейки, переходил вброд небольшие речушки. Вот и мельница, и черная береза. Много верст отшагал, пока не пришел к лесу, про который говорила Агашка.

На опушке росли старые замшелые дубы, Николаша помедлил немного и ступил под их сень.

Днем лес радостный: порхают бабочки, кивают лиловыми головками колокольчики, птицы поют на все голоса. Но когда наступает вечер, становится мрачным, суровым. Николаша дотемна отыскал полянку, где, растопырив резные изумрудные листья, в изобилии рос папоротник.

– Надо ждать, – прошептал он и уселся на поваленное дерево.

Утомленный долгой дорогой, Николаша задремывал, но тут же пробуждался, боясь, что пропустит время цветения. Высоко над головой, в просвете между крон, замерцали звезды. Вдруг громко заухал филин. По спине у Николая пробежал озноб. В темноте слабо-слабо засветился красноватый огонек. Он разгорался, будто кто нарочно раздувал пламя затухающего костра.

– Что за чудо? – прошептал Николаша.

Цветок словно приподнимался над папоротником, висел в воздухе. Николаша завороженно смотрел на него, наконец, очнувшись, вытащил из-за пазухи засохшую былинку, которая вдруг превратилась в упругий, будто только что сорванный стебелек с мягкими листьями. От травы шел сильный странный запах. Николаша закашлялся и торопливо принялся натирать глаза. Огонек папоротника побледнел.

– Хочу узнать, живы ли мои жена и сын! – крикнул он.

Лес, до того молчаливый, вдруг зашумел вершинами деревьев, затрещал упавшими на землю сучьями. Рядом раздались чьи-то голоса.

– Ты смотри, какой любопытный, пришел, когда не звали, нашел, что мы скрывали, а теперь ногой топает, по бокам себя хлопает, хочет, чтоб мы его приветили, на вопрос ответили.

– Кто здесь? – испугался Николаша. – Кто со мной разговаривает?

– А ты разве нас не видишь? – захохотал кто-то. – Дурень, знал бы ты, чем глаза натер.

– Сейчас догадается, – хихикал другой голос, – дай подую, чтоб огонек разгорелся.

Сияющая звездочка над папоротником уже была слаба, словно хотела исчезнуть в темноте, но вдруг вспыхнула таким ярким светом, что Николаша почувствовал боль в глазах.

– Ой, что это? – закричал он. – Жжет как, сил нет терпеть. Водицы бы мне промыть глаза, что же Агашка наделала, ослепила!

– Догадался, догадался! – хохотал кто-то, и внезапно все стихло.

Николаша упал на землю, темнота обступила его.

Когда Николаша очнулся, глаза все еще болели.

– Негодная, негодная Агашка, – заплакал он, – что же мне теперь делать? Ничего не вижу. Куда я пойду, как из леса выберусь?

Он встал на четвереньки и пополз, но, куда бы ни поворачивал, везде натыкался на стволы деревьев.

– Заколдованный лес, – бормотал Николаша, – видать, не выйду я отсюда.

– А ты куда собрался, болезный? – услышал он над головой насмешливый голос. – Иль ноги у тебя отсохли, что ты на карачках елозишь?

– Ох, вот счастье-то, – обрадовался Николаша, – видно, Господь послал тебя мне на помощь, братец. Ноги-то у меня здоровые и крепкие, а глазоньки ослепли. Промыть бы их чистой водицей надо, совсем ничего не вижу, будто в черную кисею меня завернули. Братец, нет ли здесь ручейка поблизости?

– Ручейка нет, а болотце есть.

– Вода в нем, верно, гнилая.

– Ты ее через рубашку процедишь.

– Братец, дай мне свою руку, отведи скорей к болоту, мо́чи нет, как глаза жжет.

Николаша поднялся.

– Пойдем, – дернул его за рукав неведомый спутник.

– Ох, потише, очень быстро ты идешь, – попросил Николаша.

Он поминутно натыкался на стволы, бился о них головой, упал, расквасив нос.

– Кровь потекла, – пожаловался он попутчику, почувствовав солоноватый привкус на губах.

– О тебе забочусь, – ответил спутник, – сейчас промоешь глаза, глядишь, полегчает. Вот и болотце.

– Запах от него плохой, как бы хуже не сделать, – засомневался было Николаша.

– Ты еще привередничать будешь, смотри какой разборчивый! То слезно просил: отведи да отведи, а теперь и вода гнилая, и запах плох. Подожди, пиджак на тебе справный, давай помогу снять, и сапоги стаскивай, почти новенькие, не пропадать же им. А теперь получай! – От сильного пинка Николаша упал в болото, погрузился в него с головой, но тут же вскочил и с ужасом ощутил, что дно под ногами податливое, нельзя на него опереться.

– Братец, братец, ты же не хочешь моей смерти, правда? Ты пошутил, хотя нехорошо над попавшим в беду смеяться, но я на тебя не в обиде, подай мне руку, братец, вытащи отсюда.

Ответом была тишина. Николаше стало страшно.

– Господи, – взмолился он, – много грехов на моей совести, не дай погибнуть, не искупив их.

Николаша повернулся, беспорядочно шлепая руками по воде, стараясь удержаться на ее поверхности, рванулся туда, где, как он полагал, был берег, и угодил в осоку, росшую по краю болота. Острые листья порезали лицо, но Николаша даже не почувствовал боли, так рад был своему спасению. Он ухватился за осоку и, подтянувшись, выполз на берег.

Долго лежал, набираясь сил. Коварный попутчик не подавал голоса – видно, ушел, чему Николаша был только рад.

«Вдруг он вернется? – всполошился Николаша. – Надо же, злодей какой, увидит, что я спасся, чего доброго, убьет. Я ж теперь, как дите малое, беспомощный. Пойду, куда ноги понесут, повезет – встречу доброго человека, не повезет – попаду на корм диким зверям».

Лес звенел птичьими голосами. Но странный, непонятный звук беспокоил Николашу. Он прислушался и различил слабое хныканье.

– Кто здесь? – крикнул Николаша. – Кто плачет?

Ответа не было, но хныканье прекратилось, и раздалось мычание, сменившееся поскуливанием.

Николаша, осторожно ступая, двигался на звук.

«Да человек ли это?» – засомневался было он, но тут натолкнулся на дерево и, пошарив руками по растрескавшейся коре, нащупал детскую головку и тряпку, прикрывавшую половину лица.

– Тебе рот, что ли, завязали? – спросил он.

Поскуливание стало громче.

– Болтал, верно, много. Сейчас я тебя освобожу, потерпи маленько.

Николаша с трудом развязал узел платка, стягивавшего ребенку рот.

– Ой, дяденька, спасибо тебе, – послышался тоненький дрожащий голосок. – Я уже с жизнью прощался, комары до крови закусали. Стоял да плакал.

– Кто тебя связал, сынок?

– Гришаня, дяденька.

– Какой такой Гришаня?

– Он в нашей деревне живет, за мамкой моей ухаживает, а я ему мешаю. Не нравится он мне. Пойдем, говорит, Митяй, в лес за пряниками. Я и поверил, так пряничков захотелось! Я их только издали ел. Сосед жевал, а я облизывался. А Гришаня завел меня в чащу, к дереву привязал и ушел. Да еще насмехался. Жди, говорит, пока с неба тебе пряники не посыплются. А еще сказал: у меня, мол, свои дети народятся, я лишний рот кормить не буду. Ты, дяденька, развязывай мои