Золотое сердце - Елена Леонидовна Мусатова

– Ой, – Митя вдруг остановился, будто споткнулся, – а вот и старуха наша домой возвращается. Сама на себя не похожа. Она в последнее время помолодела. А теперь еле плетется, одной ногой за другую цепляется.

Старуха поравнялась с путниками, бросила в их сторону ненавидящий бессильный взгляд и, наваливаясь всем телом на клюку, пошаркала дальше.

– Гля-ко, руки у нее снова затряслись, – проговорил Митя. – Она ж целый сарай дровами набила, на себе из леса огромные вязанки таскала, крышу избы перекрыла, трубу подмазала, крыльцо починила, забор поставила, колодец выкопала, потом наниматься на работы стала, сегодня подряжалась избу одному мужику ставить. Я сам слышал, как они договаривались. Мужик ей говорит: куда тебе, старая, работать, тебя ж бревном пришибет. А она хохочет, ты, мол, найми, потом посмотришь, хороший ли из меня работник получится.

– Вот вражья сила, – подивился Николаша, – чего только не придумает, крещеному человеку глаз да глаз нужен.

Утомленные путники присели отдохнуть под деревом.

– Осень уже, – проговорил Митя, окидывая взглядом сжатые поля, желто-красные рощи. Летучая паутина липла к лицу и одежде.

– Значит, последние теплые деньки, – загрустил Николаша, – надо куда-то на зиму прибиваться.

– Так ведь до деревни моей, Оладушкино, совсем недалеко, – встрепенулся Митя, – помнишь, старуха говорила…

– Это она нарочно, чтобы мы сразу не ушли, а утром она уже силу над нами взяла. Не знала она никакого Оладушкина.

Митя горестно вздохнул.

– Мамка-то моя, – прошептал он.

– Ждет тебя мамка. – Николаша погладил нечесаные волосы мальчика, вытер мокрые щеки. – Каждый вечер ждет. Вот, думает, сейчас сыночек в окошко стукнет. Коли угодно будет Господу, то мы в своих странствиях на твою деревеньку набредем.

– Дядя Коля, ты мне все «сынок» да «сынок». Можно я тебя тятей называть буду?

– Можно, Митенька.

Николаша прижал к груди худенькое, кожа да кости, тельце и почувствовал, как торопливо бьется испуганное сердечко.

– Куда мы теперь, тятя?

– Пойдем христарадничать. Добрые люди подадут, худые прогонят, иного пути у нас нет.

* * *

Жизнь бездомных тяжела. Только летом получают они гостеприимный приют под звездным шатром, ласково баюкает их ночь. Но теплые дни уходят быстро, стынет земля, и трава уже не служит мягкой постелькой. Мите сердобольные люди подарили одежонку со своего плеча. Теперь мальчик вышагивал в подвязанном веревкой армяке, полы которого свисали до земли, а рукава пришлось хорошенько закатать. Большие, не по размеру, лапти едва не падали с ног. Но как Митя ни кутался в свой армячишко, дрожал от холода, особенно по утрам, когда трава была белой от мороза. Николаша тоже нещадно мерз. Наконец в одной деревне ему дали старые лапти, идти стало легче. «Эх, Митя, – думал порой Николаша, – недолго нам с тобой бродить по этой земле. Первый же снегопад укроет теплым одеялом, под ним и согреемся».

На ночлег оборванцев пускали неохотно. Если хозяйка оказывалась добросердечной женщиной, то старалась сунуть путникам пару картофелин и кусок хлеба да и выпроводить их подобру-поздорову. Редко кто сам предлагал остаться переночевать, чаще отказывали, оправдываясь теснотой. Тогда Митя падал перед хозяевами на коленочки и, заглядывая им в глаза, молил, чтоб не выгоняли в стужу и холод. И соломенная подстилка в хлеву казалась царским ложем. Митя с Николашей за время своего странствия усвоили, что если избу окружает плетень, то можно смело заходить в нее, но ежели вокруг просторной пятистенки поставлен тесовый забор, лучше не стучаться в ворота, а то и ноги не унесешь.

Ветер, дувший в лицо, принес первые снежинки. Они опускались на грязь и тут же таяли.

– Ой, тятя, как бы лапти мне не потерять, – переживал Митя, с трудом вытягивая ногу из дорожной размазни.

– Нищую братию сразу узнаешь, – послышался позади путников бодрый голос. – Куда направляетесь, добры молодцы?

Николашу и Митю догнала каурая лошадка, запряженная в телегу. Она косилась на мальчика темным глазом и хлопала огромными ресницами.

В телеге сидел мужчина.

– Но! Но! – лениво покрикивал он, но лошадка не убыстряла шаг.

– Дядя, твоего коника можно погладить? – спросил Митя.

– Гладь сколько хочешь, – разрешил мужик и предложил: – Садитесь, подвезу. Куда путь держите?

– А куда глаза смотрят, туда и идем. Ты, дяденька, лошадку останови, – попросил Митя.

– Ничего, на ходу запрыгнете, не баре.

– Нельзя на ходу, тятя мой слепой, ему все с осторожностью делать надо.

– Слепой? – Мужик натянул поводья и бросил жалостливый взгляд на Николашу.

Он подождал, пока путники усядутся, и тронул лошадку.

– Зима скоро, а ты, брат, в летнем, – обернулся мужик к Николаше. – Одна рубашонка, эдак и заболеть недолго.

– В чем горе застало, в том и хожу, – ответил тот.

– Дяденька, а ты не слышал про такую деревеньку, Оладушкино? – спросил мальчик. – Там мамка моя живет.

– Не-а, про Оладушкино не слыхал, а вот Блиновка есть, верстах в пятнадцати отсюда. Тебе не туда надо?

– Нет, дяденька, нам бы в Оладушкино.

– Говорю тебе, нет в наших краях такой деревни, видать, вы издалека. Заблудились, что ли?

– Ага, – кивнул Митя, и в его голосе послышались слезы.

– Ну вот, теперь реветь будешь, иль на улице сырости мало?

– Не дойдем мы до мамки, – прошептал Митя и заплакал.

– А поехали со мной на заимку, – вдруг предложил мужик. – Мне как раз кашевар нужен. Мы с товарищем подрядились на зиму лес валить. Сами целый день топорами тюкаем да пилами дзынькаем, а на хозяйстве оставить некого. Вернемся вечером голодные, уставшие, а дома дел невпроворот – печку топи, щи вари, воду принеси. Плохо, без помощника не управимся. А без сытости трудяге радости нет.

– Какой из меня кашевар, – Николаша обреченно махнул рукой. – Слепой я.

– Э, браток, пацаненок тебе твой и поможет. За водичкой сходите, дровишки когда сами наколете, когда мы, печку растопите да и кашки со щами наварите. Мы с товарищем люди не придирчивые, лишь бы горячо было, а что крупа на зубах захрустит – беда невелика. И знаешь что, браток, нам как раз такой, как ты, и нужен. В прошлом году был у нас помощник уж такой востроглазый, такой приметливый, что мигом углядел, куда мы денежки вырученные припрятываем, да и сбежал с ними. Он, дурень, думал, что по лесу как по деревне гулять можно, три дня блудил, а мы за ним следом. Пока догнали, он уж половины ума со страху решился и деньги где-то бросил. Сам не попользовался и нас в убыток ввел. А у тебя мальчонка-то, сразу видно, смышленый, он тебе, если что надо, пособит.

– Я такой,