Золотое сердце - Елена Леонидовна Мусатова

из родного дома: не смейте, говорят, сюда возвращаться. Мы было к другим дочкам собрались, но и они от ворот поворот дали. Мол, сами у чужих живут. Ни одна мать с отцом не приютила!

Прасковья громко заплакала, но глаза ее были сухие. Митя заметил, как хозяйка вертит и ощупывает одежду, которую так и не повесила сушиться.

– Была бы Малаша жива, – вздохнул Мартын, – она нас бы не оставила. Вот ведь сердце было золотое, цены мы дочери своей не знали. Чистая душа.

Прасковья прислонилась к плечу мужа и всхлипнула:

– Чище не бывает.

– Каждый день плачем, злую судьбу ругаем, – сказал Мартын.

– Слезами умываемся, горем вместо полотенца утираемся, – поддакнула Прасковья.

После скудного ужина, состоявшего только из сухой несоленой картошки, хозяева улеглись на солому, Николаше с Митей прилечь было негде, так они и уснули, сидя на лавке.

– Тятя, тятя. – Николаша проснулся оттого, что мальчик теребил его за плечо. – Пойдем скорей отсюда.

– К чему спешка? – сонно спросил Николаша. – Или уже утро? Еще немного отдохнем.

– Ой, тише, как бы старуха не проснулась, тогда нам несдобровать.

Крадучись они вышли из лачуги. Погода резко изменилась. Если вчера пригревало весеннее солнышко, то сегодня моросил дождь, съедавший последний снег.

– Осторожно, тятя, ног не замочи, – предупредил Николашу Митя, – лужа здесь разлилась.

– Зипуны-то мы не захватили. Придется назад ворочаться. Холодно на ветру.

– Нет у нас больше зипунов, – чуть не заплакал Митя. – Неловко сидя дремать, я ночью заворочался и проснулся. Смотрю, бабка тоже не спит, зажгла лучину, подхватила мою шубейку да твой зипун и ушла куда-то. Через некоторое время возвращается, веселая, в руках узелок, пахнет от него съестным, а одежи нашей и в помине нет.

– На еду обменяла, – догадался Николаша. – Хитрая моя теща и на всякие проделки готовая. Но она ж для нас старалась, Митенька, чтоб утром мы встали и подкрепились перед дорогой.

– Ох, тятя, ты слушай. Старуха долго тебе в лицо смотрела, потом взяла нож, я чуть было не закричал от страха! А она срезала веревку, на которой у тебя рубль висел, и денежку забрала.

Николаша ощупал шею.

– Надо было прятать получше. А я ворот рубахи расстегнул, веревочка и выскочила. Ох, подлая душа, последние деньги украла. Давай вернемся, я из нее наши кровные вытрясу.

– Что ты, тятя! Старуха злая, руки у нее цепкие, жилистые, прибьет тебя и меня не пожалеет. А старик не заступится, видно, что он ее побаивается. Нельзя нам назад.

Николаша поднял мальчика на руки, прижал к себе:

– Родненький мой, пока я жив, ни за что тебя не оставлю. Что, испугался за меня?

– Испугался, миленький, я тебя знаешь как люблю? Как мамку мою. Тебе бы с ней познакомиться, ты бы ей понравился.

– Пойдем дальше, ну их, эти деньги, – сказал Николаша, опуская Митю на землю, – добрых людей в мире много, не все же такие, как моя теща.

VI

Снова зашагали наши путники по сельским дорогам. Весна, долго находившаяся в полудреме, вдруг встрепенулась, очнулась и взялась за работу. Солнышко припекало, холодный ветер сменился теплым, березки развесили сережки, нежно-зеленым пушком покрылись деревья, запели соловьи, а вслед за ними затосковала кукушка.

– Скоро под кустом спать можно будет, – радовался Николаша, – не придется на постой проситься.

– Какой дом богатый на пригорке стоит, – сказал раз Митя. – Крыша железом крыта, блестит, и петушок деревянный на коньке. Давай зайдем, неужто хозяева для нас куска хлеба пожалеют?

Пригорок был крут, пока поднялись на него, запыхались. Высокая изба пряталась от чужих взоров за новым тесовым забором. Митя постучал в ворота.

– Подайте, люди добрые, Христа ради, – привычно нараспев загово-рил он.

Ворота распахнулись. Скрипя сапогами, вышел хозяин, видно было, что его оторвали от трапезы.

– Подать, говоришь? – икнув, спросил он.

– Христа ради, – заробел Митя. – Пожалейте меня маленького и тятеньку моего слепого. – Мальчик протянул ладошку.

Хозяин еще двигал челюстями, его подбородок блестел от жира. Ситцевая рубаха едва не лопалась на круто выступающем животе.

– Лодыри, – неожиданно заругался мужчина, – ходите тут, побираетесь. Куски выпрашиваете. А как куски эти достаются, подумали? Я себе шею чуть ярмом не перетер, рубаху поменять недосуг, а вы на дармовщину явились!

– Прости, хозяин, – смиренно сказал Николаша, – мы дальше пойдем.

– Да ладно, не серчай, слепаня, – примирительно заговорил мужик. – А хочешь, я прямо сейчас тебя излечу? Мигом слепота пропадет. Бывало, нищие по деревне идут, то на одну ногу припадают, то на другую, сами скрюченные, думаешь, в чем только душа держится. А я слово заветное скажу – они про все болезни забывают. Так бегут, что ноги колесом крутятся.

– Хорошо бы! – обрадовался Николаша. – Я бы тебе в ножки поклонился. Ты прости, добрый человек, я поначалу о тебе худо подумал. Говори скорей свое слово.

– Вот оно: хватай да кусай! – хохотнул хозяин. – Собачки у меня живут чудесные, лучше всякого лекаря калек лечат. Давно в нашей деревне болезные не появлялись, не над кем потешиться было!

Хозяин свистнул. Послышалось злобное рычание. Митя потянул Николашу за собой, но не успел тот сделать и пары шагов, как почувствовал резкую боль в ноге. Николаша разозлился. И хотя устал от долгой дороги, вдруг ощутил в себе прежнюю силу.

– Подлый ты человек! Меня, слепого, и ребенка малого собаками травишь! – Он сильным пинком отшвырнул от себя пса. Послышался жалобный визг.

– Ой, тятенька, спаси меня! – заверещал Митя. – Больно, больно!

Николаша бросился на крик, нащупал другую собаку, ухватил ее за холку, оторвал от мальчика и отбросил в сторону.

– Сыночек, – чуть не плача проговорил Николаша, – сильно она тебя покусала?

– Ты что наделал, негодный! – закричал хозяин. – Ты знаешь, сколько я за этих собак заплатил? Теперь все до копеечки мне отработаешь.

– Подходи ближе, – ответил Николаша, – я с тобой рассчитаюсь. Если денег ждешь, то нет их у меня, теща выкрала. Если справедливости хочешь, сейчас получишь ее.

– Вот тебе, вот! Получай, слепой! – На Николая посыпались удары палки.

– Ты что делаешь? Я же перед тобой беззащитный!

– Потому и бью, что беззащитный, – хохотнул мужик.

– Тятенька, тятенька, – плакал Митя. – Пропали мы с тобой.

– Как же ты по земле ходишь, злобой до самой макушки набитый? Плачет земля, поди. – В Николаше от злости сила как будто удесятерилась. Он поймал палку, опустившуюся на его плечо, вырвал ее из рук мужика, несколько раз махнул ею перед собой и почувствовал, как попал во что-то мягкое.

– Держи! – крикнул Николаша, нанося удары в ответ. – Это тебе пока грошики от меня, сейчас