Звезда паладина, или Седьмой крестовый поход - Сергей Евгеньевич Вишняков

чем я предполагал! Жако, готовь горячую воду, кадку неси, она под лестницей стоит. Помоемся перед мессой и дорогой. Сегодня, Атталь, в соборе принесешь обет, а то я, смотрю, ты уж торговаться стал, тем, что обет не принес, значит, никому ничего не должен.

– А как же лошадь для меня, господин? – взмолился Жако.

– Будет тебе коняга, будет! Хозяин этого дома, что я снял, живет неподалеку. Он довольно богат. После помывки пойду к нему, осла твоего предложу и несколько денье сверху, не посмеет он отказать воину Господа в лошади, а если попытается отказать, то ему не поздоровится.

Вечером, перед мессой, у Жако уже был конь – старый, не очень красивый, но все равно скачущий быстрее осла. Безмерно счастливый парень обнимал животное, гладил, говорил ему ласковые слова – ведь конь у него появился впервые в жизни! Жако, не в силах расстаться со своим новым другом, не пошел на мессу, громко прося Господа простить его за такое неуважение.

Генрих де Сов и Бертран д'Атталь отправились в собор Нотр-Дам-де-Дом вдвоем. Воздух, хоть и не совсем свежий на узких улочках, Бертрану, засидевшемуся в затхлой комнатенке, пошел на пользу. Настроение его улучшилось. Бертран с удовольствием смотрел снизу вверх на красные черепичные крыши домов, облитые лучами заходящего солнца, из окон сквозь открытые ставни на улицу смотрели люди, местами люди из домов, друг напротив друга, переговаривались между собой о житейских буднях, торговцы предлагали идущим на мессу прихожанам свой товар из еще открытых лавок. Над домами возвышались крепкие крепостные стены Авиньона, а впереди маячил массивный собор из светлого камня.

Они вошли в собор, когда народ уже наполовину заполнил его. Генрих де Сов сказал, что надо пробираться вперед, ибо священника предупредили о крестоносцах, жаждущих дать обет, и о тамплиерах. Бертран, как и все, искренне верующий в Господа, заранее настраивал себя на мессу, обдумывал, что сказать священнику, что попросить у Бога, а о мирских вещах старался забыть и сосредоточиться на службе. В Нотр-Дам-де-Дом среди царящего полумрака под высокими стенами вытянутого в длину храма, в свете свечей за фигурами прихожан он увидел фрески. На цветных фресках Смерть в виде скелета ведет к могиле людей разных сословий, разных возрастов и полов. Бертран содрогнулся. Он никогда не видел подобных фресок, лишь слышал, что кто-то говорил о них. Ему стало не по себе. Смерть заберет всех – праведных и грешников, крестоносцев и тех, кто остался дома, любимых и близких. Она уже забрала мать и отца. Кто же его самые близкие люди – Мадлен ле Блан и Жан ле Блан? Катрин де Фрей? Конечно она, бесконечно любимая и нестерпимо желанная. Неужели и она ляжет в землю и тело ее… Нет, Бертран отбросил эти нехорошие образы покачиванием головы. И тем не менее она тоже умрет, но вопрос как – в объятиях Бертрана или кого-то другого?

Генрих де Сов прервал его мысли резким пожатием руки, говорящим о том, что следует опуститься на колени. Священник читал молитвы на латыни, прихожане, склонив головы, внимали непонятным словам. Бертран никак не мог сосредоточиться на службе. Мысли о Боге не шли, зато переживания о том, что он попросту может погибнуть в походе и никогда больше не увидеть Катрин, одолевали. Былой уверенности в благополучном возвращении и лихой бравады как не бывало. И это при том, что он еще находился во Франции и не видел сарацин.

Бертран заметил, что рядом с ними находятся еще три рыцаря-тамплиера и один молодой человек, приблизительно одних с ним лет, в кольчуге и белом сюрко, кудрявый, длинноволосый и очень худой. Он предположил, что это тоже крестоносец, пришедший принять обет.

В конце мессы священник спросил, есть ли среди прихожан крестоносцы, которые хотели бы дать обет перед походом. Бертран поднялся и назвал себя. Второй парень назвался Жаном д'Анжольра, он передал святому отцу свое деревянное распятие, украшенное несколькими драгоценными камнями по краям перекладин. Бертран передал свой плащ, на который Мадлен нашила крест, и свое нательное распятие. Священник отнес их на алтарь и прочел молитву, после чего вернул вещи своим владельцам. По очереди Бертран д'Атталь и Жан д'Анжольра поклялись перед большим распятием, которое держал перед ними святой отец, сражаться с врагами христианской веры и пожертвовать своей жизнью, если она понадобится Господу.

После мессы Генрих де Сов вышел вместе с другими тамплиерами, расспрашивая их, кто они, из каких краев, как они повезут пожертвования – разделят между собой для безопасности или отдадут кому-то одному. Жан д'Анжольра протиснулся среди толпы прихожан и первым выскочил из собора, Бертран хотел предложить ему поехать вместе с ним, но не успел и оглянуться, как того и след простыл. Атталь бросился его искать, глядя по сторонам и машинально давая мелкие монетки нищим, просящим на паперти и обещающим молиться за молодого крестоносца. Он увидел, что Анжольра идет в сады на холме рядом с собором. За деревьями виднелась мельница.

Бертран не знал, следовать ли за ним или пойти обратно. Он сам еще не оправился после болезни, чувствовал слабость и понимал всю глупость затеянного. Анжольра наверняка даже и не обратил внимание на Атталя, спешил, значит, у него есть дела. Зачем Бертрану вмешиваться? Просто у него возникла острая потребность в дружбе с ровесником, который тоже уходит в поход, оставляя родной дом.

Бертран остановился и огляделся. Густая зеленая листва окружила его. Шевалье дотронулся до веток, листьев – упругих и сочных, где-то неподалеку пролетала поздняя пчела, в поисках цветов. Бертран посмотрел вверх – сквозь зеленый шатер проглядывали лоскутки вечернего синего неба, отпустившего отдыхать закат. Он двинулся дальше, оставив сад позади. Река Рона, медленно катящая волны, мост, домики на противоположном берегу, на зубце городской стены дозорный с копьем. С холма открывался красивый умиротворяющий вид на город и реку. Дозорный прислонился к стене, позевывал, почесывал бок, выглядывая на небе появляющиеся первые звезды. Две лодки под парусами плыли по реке. Позади черепичные крыши Авиньона, поглотив последние сполохи заката, темнели, грустнели, казалось, становились меньше. И лишь колокольни и шпили церквей неутомимо тянулись к Богу.

Бертран подумал: неужели где-то сейчас идет война или она вот-вот разразится и люди к ней готовятся? Неужели и он уже завтра покинет этот милый город, и эти звезды уже не будут разгораться для него, как сейчас? Дозорный будет все так же зевать и смотреть на них, почесываясь, а он, Бертран д'Атталь, станет внимать совсем другим, чужим, холодным и злым, звездам, на далекой