Жизнь и необыкновенные приключения капитан-лейтенанта Головнина, путешественника и мореходца - Рувим Исаевич Фраерман

– Что я, вор, что ли? – с презрением ответил Дыбин. – Кто это говорит? – И, вглядевшись в Головнина и узнав его, он на секунду замолчал, потом добавил: – Это ты, Головнин? Вижу я, ты меня не так определяешь. Мы с тобой враги. Драться будем на кулаках. Отчего не ешь ветчины? Брезгаешь?

– Брезгаю, – ответил Вася.

– Ну, жди, скоро хлестаться будем, всерьёз. Я шуток не люблю. Наступила тишина. Печка потухла. Исчез последний огонь, озарявший лица детей. И Васе стало немного страшно от жестоких слов Дыбина.

Вдруг кто-то взял Васю в полной темноте за руку и крепко пожал её.

– Кто это? – спросил Вася.

– Я, Петя Рикорд, – ответил тихий голос.

– Ах, и ты тут? – спросил Вася. – Тебя я не видел.

– Хочешь, я умру за тебя? – спросил Петя шёпотом. – Мне это ничего не стоит.

Вася засмеялся. Ему смешны были эти слова смирного мальчика, которого он совсем не видел в темноте, но странно: всякий страх вдруг покинул его сердце.

Глава 19

Инспектор корпусных классов

Старый аборнитор и математик Николай Гаврилович Курганов исполнил своё обещание – взять с собой Васю в гости к инспектору. Однажды после классов, поманив его к себе, он сказал:

– Тебя величают недаром зейманом. Собирайся!.. Пойдём к Василию Николаевичу. Он зовёт тебя в гости. И Прохор Игнатьевич там будет. Чувствуй, то большая честь!

– Чувствую, Николай Гаврилович, – ответил Вася.

И впрямь, то была честь для столь молодого кадета. Инспектор корпусных классов Василий Николаевич Никитин был необыкновенный для своего времени человек, так же, как друг его и помощник Прохор Игнатьевич Суворов. Оба были математики и составители учебника геометрии для корпуса, и оба лишь из любви к прекрасному перевели на русский язык «Стихии» Эвклида. То были не только учёные русские люди, но и наставники корпусной молодёжи, часто собиравшейся у них.

К домику Николая Васильевича Никитина Вася приближался с некоторым страхом.

В окнах домика светился бледный огонёк. Снаружи домик казался небольшим и даже бедным. Но как хорошо и уютно было внутри его после неуютных и огромных залов дворца!

В комнате за круглым столом, накрытым белой скатертью, сидело несколько человек. Тут Вася увидел и других кадетов, из старших, гардемаринских классов, известных всему корпусу зейманов, и самого хозяина, и Прохора Игнатьевича Суворова.

У стены, за маленькими клавесинами, сидела хозяйка дома в строгом, тёмном, несколько странном платье незнакомого покроя, но сама нисколько не строгая, наоборот, весёлая и очень молодая. Она только что пела под собственный аккомпанемент, а теперь пробегала проворной рукой по клавишам инструмента, извлекая из него тихие, слегка дрожащие звуки.

Молодёжь непринуждённо разговаривала, и Васю приняли дружелюбно.

– Знаю тебя, – сказал Василий Николаевич. – Мне о тебе Николай Гаврилович много говорил. И сам знаю. Садись, будешь у меня гостем.

Вася сел в круг остальных кадетов, тесно сидевших за столом. Незадолго до его прихода здесь говорили о войне со шведами. Молодёжь была оживлена, глаза у многих блестели. Хозяйка опять играла на клавесинах, и беседы велись самые разнообразные – научные, политические и даже богословские.

А под конец разговор зашёл о случае, взволновавшем всех сидевших за столом.

Какой-то дворянин, офицер одного гвардейского полка, стоявшего в Петербурге, узнав, что его дворовый, бежавший от беспрерывных истязаний, укрывается в Кронштадте, где работает в эллингах, нагрянул в Кронштадт, схватил беглеца и на площади, перед зданием корпуса, до смерти избил его палкой.

Все возмущались столь откровенным и жестоким проявлением крепостнических прав.

Никитин сказал:

– Состояние крепостного народа у нас пренесносное. Простолюдин – это просто раб, животное, а не человек.

– Это так, Василий Николаевич, – отозвался Суворов. – Как много даров ума и сердца таится в наших простолюдинах, коих таланты мы, дворяне, зарываем в землю, а самих носителей оных убиваем палкой. В каком величии предстанет народ наш перед всем миром, когда получит знания и свободу!

– Есть такие самородки среди них, аки звёзды, – сказал Курганов. – Я много таких видел. А гибнут ни за что. О сём зело печалиться всем нам нужно.

– Отчего же это? – несмело спросил Вася, вспомнив тут же, что однажды ему уже пришлось задать подобный вопрос дядюшке Максиму.

– Отчего? – переспросил Василий Николаевич. – Оттого, что у нас нет равенства среди людей. Оттого, что у нас один человек может владеть другим, как вещью, считать его существом ниже себя. Вот и ты поедешь когда-нибудь по всему свету, увидишь, где и как живут люди. Зри остро и думай над тем, что узришь. Там тоже много несправедливости, и в иных странах не лучше нашего, но есть страны, где неправде люди препятствуют и тверды в предприятиях своих.

– Ну, тоже иной раз вроде нашего: соберутся, вот как мы, поговорят, а потом пьют водку или что там полагается, – с грубоватой шутливостью заметил Курганов. – Кстати, хозяюшка, у вас за ужином водка будет?

– Будет, – смеясь, отвечала хозяйка.

Сначала начинают с разговоров и с чары вина, а потом переходят и к акции, – заметил Никитин. – Во Франции народ зело беспокойный стал.

– Это так, – сказал Курганов, – а всё ж таки не мешало бы узнать, кто сей давешний дворянин-палколюбец.

– Для чего? – спросила хозяйка.

– Можно было бы при оказии поведать его однополчанам.

Василий Николаевич засмеялся и махнул рукой:

– Для сего нужно особое благоприятство обстоятельств.

– Среди гвардейского офицерства попадаются люди думающие, – сказал Суворов.

– Это так, – заметил задумчиво хозяин и умолк.

– А ведомо ли вам? – оживился Курганов. – Запамятовал вам рассказать… Командир брига «Пантелеймон», пришедшего из эскадры адмирала Чичагова, сказывал мне за тайну, что в близкое время можно ждать боя у острова Эланда[18].

– Сие не зело страшно, – сказал Никитин, выходя из своей задумчивости. – Первое – это то, что парусный флот Чичагова сейчас усилен гребной флотилией под начальством принца Нассау-Зигена (не можем никак обойтись без проклятых немцев!), а второе – это то, что у нас имеется другая эскадра, коей силы ещё больше, под командой вице-адмирала Круза…

– Тоже чистокровный русак! – заметил Курганов. Молодёжь захохотала.

– А вдруг всё ж таки прорвутся, – продолжал Курганов, – подойдут сюда да хватят со всех бортов по твоим окнам, Василий Николаевич. Тогда что? Зовите скорей ужинать, пока не пришли шведы!

Взрослые засмеялись, а Вася спросил:

– Николай Гаврилыч, это может быть? Или вы говорите шутки ради?

– Что это? Об ужине? Какие тут шутки!

– Нет, – сказал Вася, – я про шведов.

– А ты бы хотел, чтобы они сюда сунулись?

– Хотел