Жизнь и необыкновенные приключения капитан-лейтенанта Головнина, путешественника и мореходца - Рувим Исаевич Фраерман

– Не поспешай. Ещё успеешь навоеваться, – отвечал Никитин, добавив: – А что вы думаете, господа? В случае чего придётся и кадетов ставить к пушкам.

– А меня поставят? – спросил Вася.

– Ты ещё маловат.

– Я могу подавать заряды, – сказал Вася. – И банником[19] могу работать.

– А на абордаж[20] пойдёшь, если придётся? – шутя спросил Курганов.

– Пойду! – кратко и твёрдо отвечал Вася.

– Ну, значит, нашего Кронштадта шведам не видать, как своих ушей, – засмеялся Курганов и, услышав звон посуды в соседней комнате, где приготовляли стол для ужина, потёр свои большие, грубые руки и, скользнув весёлым взглядом вокруг, добавил: – Давайте убегать споров, господа, и думать о деле, кое не служит ни единому злу, а токмо утолению жажды и глада нашего.

От Никитина кадеты возвращались вместе, будя своими голосами чуткую тишину бледной северной ночи.

На рейде, на далёких кораблях, горели звёздочки топовых огней. Над водой время от времени проносился звон отбиваемых на судах 3 склянок[21], где-то скрипело весло затерявшейся в водном пространстве шлюпки, откуда-то долетали обрывки далёкой песни.

Всё было странно в этом бледном сумраке белой ночи, когда нельзя сказать, что ночь ушла, что день пришёл. Всё было смутно, как и те речи, что слышал Вася в домике инспектора корпусных классов.

И даже огромное здание Итальянского дворца, молчаливое, с тёмными окнами, в сумраке этой ночи казалось лёгким и воздушным, готовым исчезнуть миражом.

Глава 20

Дуэль на Купеческой стенке

Приближались дни, которых старшие кадеты ждали с великим нетерпением. Это были дни летнего практического плавания на корабле с чудесным названием «Феникс».

Каждому хотелось побывать в море, полазать по реям, услышать плеск парусов, наполняемых настоящим вольным ветром, несущим корабль вперёд, а не тем ветром, который приходилось воображать себе то с зюйд-веста[22], то с норд-оста в тишине дворцового зала, на уроках корпусного боцмана. Да и было приятно чувствовать, что кончилась зима. Душа просилась на волю.

Всю зиму Вася учился прилежно и более других ждал наступления этих дней.

И вот пришло лето, весенние штормы утихли, уже несколько дней море было совершенно спокойно. Ночью оно было невидимо и тихо дремало меж свай у причалов Купеческой стенки, а днём становилось ясным, рождало даль и глубину, радовало взоры.

А «Феникс» всё не шёл.

Вася уже перестал его ждать, тем более что другое событие в гораздо большей степени волновало умы всех кадетов.

Николай Гаврилович Курганов, в шутку обмолвившийся в гостях у инспектора классов Никитина о возможном нападении шведских кораблей на Кронштадт, оказался неожиданно прав.

Из Петербурга пришло известие, что появление какого-либо неприятельского корабля в виду Кронштадта следует считать возможным, а посему надлежит принять меры.

И меры были приняты.

Батареи, защищавшие подступы к Кронштадту, были приведены в боевую готовность. И в самом Кронштадте, на Купеческой стенке, тяжёлые чугунные пушки смотрели своими жерлами в сторону залива. Около них лежали картузы[23] с порохом, и на железных подносах пирамидками были выложены чугунные ядра, а в жаровнях курились фитили, распространяя запах тлеющей пороховой мякоти.

Вдоль стенки, перед жерлами пушек, ходил взад и вперёд часовой. Время от времени он останавливался и то смотрел вдаль, где по тускло-зеркальной поверхности залива скользили дозорные галеры, то поглядывал на метеорологическую вышку Итальянского дворца, откуда велось наблюдение за подступами к Кронштадту через подзорные трубы.

У пушечных лафетов стояли кадеты гардемаринских классов, но среди них было и несколько младших воспитанников, отличавшихся прилежанием в науках и примерным поведением.

Тут был и Вася. Здесь же находился и «старикашка» Чекин.

Среди гардемаринов увидел Вася и Дыбина. Странным казалось при неверном свете ночи его лицо под треугольной шляпой. И без того белый открытый лоб его был бледнее обыкновенного, черты его лица неподвижны, взгляд зорких глаз горяч. Вася подумал: «Может, сегодня хлестаться будем…»

Но до того ли было сейчас, когда они стояли рядом у одной и той же пушки!

Ущерблённая луна взошла со стороны Петербурга, заиграла серебром на воде залива, и на горизонте вдруг обозначились верхушки оснащённых парусами мачт дрейфующего корабля.

– Шведы! – крикнул кто-то.

– Смирно! – скомандовал тотчас же сержант из кадетов. – По местам! Ждать команды!

На Купеческой стенке воцарилась мёртвая тишина. Наводчики стали к пушкам. Дымившиеся фитили были приготовлены к запалке. Вася замер, готовясь подавать к месту картузы с порохом. Ему казалось это дело самым важным из всех, что совершались сейчас на земле.

Однако артиллерийский офицер, командовавший батареей, расположенной на Купеческой стенке, был совершенно спокоен и не торопился открывать огонь. Между тем общее напряжение всё усиливалось.

– Чего ждёт? Чего он ждёт? – слышался взволнованный шёпот наиболее нетерпеливых.

– Не горячиться! – успокаивал сержант. – А может, это наш корабль? Если было бы иначе, на сторожевых галерах зажгли бы фальшфейеры. Да и батареи в заливе не молчали бы.

Прождали ещё полчаса, и напряжённое настроение постепенно стало спадать. У пушечных лафетов послышались шутки и смех. Дыбин вдруг ударил кулаком по лафету и подошёл к Васе стремительным шагом.

– Хлестаться! – сказал он громко, чтобы слышали все. – Желаю хлестаться сейчас, раз шведов нет! Ты слово своё не берёшь обратно, Головнин?

Это было так неожиданно, что Вася даже отступил на шаг и оглянулся.

Он увидел сержанта, глядевшего на него с любопытством и, как ему показалось, с сожалением. Подошёл Чекин и с ним другие кадеты. Все стали в круг. Но в их кругу Вася не увидел смуглого мальчика с тёплым взглядом чёрных глаз. Он мирно спал сейчас в спальне младшего класса, вдали от Купеческой стенки. И Васе никто в темноте не пожал руки.

– Не тронь его, Евстрат, – сказал Чекин. – Он зейман. Его ещё ни разу не драли унтера. Разве он сможет хлестаться, да ещё с тобой? Его стошнит от страха.

– Отстань! – зло оборвал Дыбин своего друга. – Он сам ответит, стошнит его или не стошнит.

– Я буду биться, – сказал Вася тихо, но так твёрдо, как сам не ожидал от себя. – Слово своё держу и помню. Ждал только твоего.

– Я его сказал, – уже одобрительно заметил Дыбин. – Но драться будем не по-бабьи. Мой девиз – «Отвага». А твой? – спросил он Васю, не допуская мысли, чтобы даже на кулачках можно было драться без девиза.

Таковы были дуэльные правила кадетской семьи, где каждый мог считать себя рыцарем.

– Есть девиз и у меня, – сказал Вася: – «За правых провидение».

– Такого не слышал ещё. Девиз