Музыка и музыканты - Галина Яковлевна Левашева

Но это еще далеко не конец борьбы. Снова грозно зазвучал оркестр, затем еще, еще... Победить человека не удалось, но борьба еще не кончена. Мы снова слышим главную партию такой, какой она была в самом начале симфонии. Это началась реприза. Однако побочная партия, тема героя, тема человека звучит здесь светлее, словно человек закалился в борьбе, стал тверже.

Наступает кода. Тема главной партии снова старается занять центральное место. Опять борьба, опять упорное сопротивление, отчаянная схватка... Так кончается первая часть.

Мы понимаем, что герой остался жить, что он не сдался, не подчинился, что его не сломило горе. И все же ощущения полной победы у нас еще нет. Слишком ярко звучит в ушах тема главной партии; мы не можем забыть ее ударов.

Где же человек возьмет силы для дальнейшей борьбы?

Спокойно, медленно зазвучали альты и виолончели. Музыка совсем-совсем другая, чем в первой части симфонии, — это глубокое раздумье. Так начинается вторая часть симфонии.

Но каким бы сосредоточенным и глубоким не было это раздумье, в нем нет полного и абсолютного покоя — это только передышка, недолгий отдых перед новым этапом борьбы.

Мы слышим в музыке мужественную поступь, движение вперед.

Слышите! Зазвучали валторны и трубы. Новая тема, новый музыкальный образ. Музыка становится еще более гордой и величавой. Она звучит как торжественный революционный гимн. В интонациях музыкальной темы чувствуется призыв.

Слушая музыку Бетховена, всегда помните, друзья, о том, что он был современником Французской революции. «Люби свободу больше жизни», — эта запись в дневнике выражает все жизненные идеалы Бетховена.

Понимаете теперь, в чем находит силу для борьбы герой? Понимаете, какие грандиозные и глубокие идеи может передавать музыка?

Здесь, во второй части симфонии, рождается подлинная уверенность в победе. И это будет победа не одного человека над своими личными несчастьями, а торжество всего народа над злом и несправедливостью.

Но до победы еще далеко. Начинается третья часть, и мы снова слышим в музыке напряжение борьбы.

Низкие струнные инструменты, виолончели и контрабасы, начинают тему третьей части. Она звучит как порывистый взлет и тут же сникает.

Тихий, приглушенный вздох проносится в оркестре, словно минутная слабость героя, его сомнения... И, как бы воспользовавшись этой минутной слабостью, сразу же возникает знакомый зловещий ритм главной партии первой части. Сначала мощными сигналами врываются голоса валторн, затем угрожающе гремит весь оркестр.

Стремительно сменяя одна другую, несутся в неудержимом вихре темы третьей части, нарастает напряжение... и вдруг — грубоватая, нарочито грузная тема. Она такая же стремительная, как и прежние, но в ней совершенно ясно чувствуется какая-то насмешка, хлесткий юмор. Пожалуй, музыка здесь напоминает какой-то народный танец. И это далеко не случайно. В симфонии прочно утвердился новый герой — народ.

Слышите, снова появились знакомые темы начала третьей части. Но теперь они уже звучат прозрачнее и радостнее. Исчезает трагическая напряженность. Стремительный вихрь подхватывает нас и переносит в светлый и ясный, совсем другой мир. Это без всякого перерыва начинается последняя часть симфонии — триумфальный победный финал.

Вся музыка финала — праздничное шествие. Только на какое-то мгновение, как набежавшее облако, появляется ритмический рисунок «грозных ударов» первой части, как короткое напоминание о пройденных тяжелых днях, после которого еще сильнее, еще ярче ощущается радость победы.

Торжествующе гордо гремит оркестр, ясные, мощные голоса медных инструментов, стремительные взлеты деревянных духовых, ликующие голоса скрипок — все сливается в победном хоре.

Сейчас мы до конца понимаем главную мысль симфонии, ее основную идею. От страданий и борьбы одного человека — к радости и победе всего народа.

Антракт

Вот, друзья мои, что такое симфония, — великолепное согласие человеческой мысли, гения и труда.

И для того, чтобы язык ее стал понятен, для того, чтобы чувства и мысли, заложенные в ее звуках, стали вашими мыслями и чувствами, стоит, мне думается, затратить некоторые усилия на изучение хотя бы основных законов музыкального искусства.

Учителями, вдохновителями Бетховена были Гайдн и Моцарт — создатели строгих, четких законов построения симфонии. Музыка их симфоний была в основном безмятежной и жизнерадостной, она очень легко укладывалась в ясные и четкие рамки. Эти симфонии мы называем теперь классическими.

Две первые симфонии Бетховена мы тоже можем назвать классическими по строению. И хотя бунтарская натура «молодого львенка», как называли юного Бетховена друзья, сказывается уже и в ранних его произведениях, все же образы этих симфоний очень близки образам симфоний Гайдна и Моцарта.

А первые такты Третьей симфонии написаны сразу же после того, как молодой еще Бетховен окончил свое завещание, в котором прощался с жизнью (он узнал в то время о своей неизлечимой болезни, узнал, что его ждет глухота). Значит, она написана в самое тяжелое для композитора время. Но знаете, как называют Третью симфонию? Подзаголовком к ней во всех многочисленных нотных изданиях стоит «Eroika», что значит «Героическая».

Ее высокая гражданственность, рожденная лозунгами Французской революции, помогла композитору победить в себе отчаяние человека.

И понятно, что такие грандиозные идеи не могли уложиться в строгие рамки классической формы, и Бетховен расширил эти рамки, в чем-то отошел от классических законов.

Французская революция закончилась. Победила реакция. Все чаще стали встречаться в искусстве образы непонятых одиноких мечтателей, романтиков, уходящих от жизни, от разрешения каких-то мучительных вопросов в свой собственный, выдуманный для себя, несуществующий мир.

Понятно, что композиторам-романтикам еще труднее стало выражать свои туманные, неясные мечтания в строгой и ясной форме классических симфоний. Появились симфонии, которые мы теперь называем романтическими, симфонии Шуберта, Шумана и других композиторов XIX века.

Композиторы-романтики учились не только на симфониях Гайдна и Моцарта, но и на симфониях Бетховена, у которого, как мы уже знаем, часто можно было встретить отступления от признанных законов.

Это не значит, однако, что законы построения симфонии совсем исчезли или заменились другими. Просто они стали более гибкими, как бы подчинились содержанию музыки. В истории симфонии начался новый этап.

Антракт подходит к концу. У нас с вами впереди еще одна симфония; еще раз музыка раскроет перед нами внутренний мир человека. Он будет совсем другим — этот главный герой Шестой симфонии Чайковского. Он чувствует и мыслит совсем иначе, чем бетховенский герой. И рассказ о нем — это рассказ о человеке, хотя и сильном и, несомненно, незаурядном (может быть, даже художнике или поэте), но очень одиноком.

Герой симфонии Бетховена близок нам так же, как близки и дороги герои нашей революции, как мужественные, несгибаемые герои грозных лет Великой Отечественной войны,