Музыка и музыканты - Галина Яковлевна Левашева

class="p">И когда вы станете старше, друзья мои, и почувствуете всю глубину, всю силу этой музыки, вы поймете, за что любил Шестую симфонию величайший из людей — Владимир Ильич Ленин.

Закончился наш последний, наиболее трудный музыкальный вечер. Мы заглянули в самую потрясающую, в самую сильную и интересную область музыкального искусства.

Но встреча у нас еще не последняя. Следующий наш разговор мы будем вести о вещах, которые на первый взгляд не имеют никакого отношения к беседам о музыкальных жанрах. Однако, если вы полюбите музыку и захотите чаще ее слушать, вам обязательно придется иметь дело с радиолами, граммпластинками и магнитофонами. А раз это так, я очень хочу, чтобы вы знали и о том, как сохраняется музыка, почему становится возможным слушать ее не только на концертах, но и у себя дома, тогда, когда захочется.

„ВНИМАНИЕ! МОТОР!“

«Дорогая редакция! Вам пишет ученица седьмого класса Лена Петрова. Я очень люблю музыку. Особенно я люблю слушать пение. Прошу вас передать по радио серенаду Мефистофеля из оперы Гуно «Фауст» в исполнении Шаляпина».

Вас ничто не удивляет в этом письме?

Наверное, нет — письмо как письмо. В передачах «Музыкальная шкатулка», в радиоконцертах по заявкам слушателей очень часто читают такие письма. Люди просят передать пение Шаляпина, игру Вана Клиберна или фортепьянный концерт Рахманинова в исполнении автора.

И никому эти просьбы не кажутся невыполнимыми, хотя Шаляпина и Рахманинова уже нет в живых, а Вана Клиберна никто, даже по вашей самой горячей просьбе, не станет вызывать из Америки, чтобы он один раз выступил по радио.

— Ну, а чему тут удивляться? — скажете вы мне. — Обыкновенная техника!

Да, вы правы, но не слишком ли мы с вами, друзья, привыкли к чудесам? Часто ли мы задумываемся над тем, что же означают эти слова — «обыкновенная техника». Действительно, привыкать приходится быстро. Ведь по сравнению с космическим кораблем «Союз» патефон или даже магнитофон кажутся нам такими же обыкновенными и привычными, как электрическая лампочка или репродуктор. Однако совсем еще недавно и это обычное казалось невероятным чудом.

Так или иначе, даже нам, музыкантам, без техники теперь не обойтись. Вот я и приглашаю вас сегодня в Дом радио.

Я никогда не просила вас соблюдать тишину. Зачем? Вы и сами не стали бы громко разговаривать и шуметь в то время, когда звучит музыка. Но сегодня, против обыкновения, я именно об этом буду просить вас. Нужна особенная тишина, полнейшая, абсолютнейшая.

Ну, как, согласны? Тогда давайте тихонечко заглянем в самый большой зал Дома радио, на двери которого написано: «Первая студия». Здесь идет запись. Здесь сейчас записывают музыку.

Что это значит? Как записывают? Нотами? Но тогда зачем такая уж абсолютная тишина?

Никто ничего не пишет. На сцене сидит оркестр, точно так же, как на любом концерте в Филармонии. Перед оркестром дирижер. И ничего, никакой музыки не слышно.

Впрочем, постойте-ка... Очень тихо, словно откуда-то издалека, доносится дробь маленького барабанчика (такой барабанчик называют еще «военным»).

Все время повторяется одна и та же ритмическая фигурка.

Да вы знаете, что это за музыка?! Это...

— Стоп! Пожалуйста, еще раз сначала. Теперь все было бы хорошо, только, барабанчик, будьте добры, отодвиньтесь еще чуть-чуть.

Что такое? Откуда этот голос? Громкий, спокойный и в то же время какой-то странный. Дирижер? Нет. Он покорно опустил свою дирижерскую палочку, ждет. А таинственный голос произносит: «Внимание! Приготовились! Мотор!»

И снова тихая дробь барабанчика. Я знаю, сейчас вступит флейта.

— Стоп! Теперь вы сели слишком далеко, немножко ближе, пожалуйста.

Опять этот таинственный голос! Откуда он? В зале, если не считать нас с вами, кроме дирижера и оркестра, никого нет.

Посмотрите-ка на стену. Видите большое окно, единственное на весь зал? Окно выходит не на улицу — за ним видна какая-то комнатка, а в ней сидят люди. Вот один из них поднял руку, и в зале снова раздалось:

— Внимание! Приготовились! Мотор!

И снова принялся выстукивать свой ритм барабанчик.

Только мы приготовились слушать, как вдруг снова: «Стоп!»

Должна вас огорчить, друзья: здесь нам не придется спокойно послушать музыку — мы сделаем это немножко позже.

Комнатка, которую мы с вами видели в окно зала-студии, носит название аппаратной. Там уже можно чувствовать себя свободнее; абсолютной тишины там не требуется, и вот там-то я потихонечку и объясню вам, что здесь происходит.

Прежде всего давайте осмотрим аппаратную.

Магнитофоны. Правда, не такие, какие можно увидеть в школе или в доме у кого-нибудь из вас, а гораздо больше, но узнать их нетрудно. В углу — огромный ящик, затянутый шелковой плотной тканью. Впрочем, это тоже знакомый предмет — динамик-усилитель, почти такой же, как в зале кинотеатра.

Здесь, в аппаратной, тоже звучит музыка. Динамик передает ее из студии. Если смотреть в окно на дирижера и оркестрантов, то кажется, что музыка доносится прямо из зала. Но стоит выключить динамик, как это впечатление пропадет, — ни один звук не проникает в студию из аппаратной и обратно, когда выключены микрофоны.

У самого окна аппаратной — операторский пульт (прошу не путать его с оркестровыми пультами, на которые оркестранты ставят ноты). Он похож на большой стол, только заполненный всякими рычагами, ручками, кнопочками. Маленькие разноцветные лампочки-сигналы придают пульту очень нарядный вид.

Неторопливо перематывается с одного диска на другой узенькая коричневая лента — пленка. Человек, стоящий у магнитофона (он называется «звукооператор»), нажал кнопку — и диски остановились.

Обратите внимание на пленку. Одна из ее частей уже хранит на своей гладкой поверхности все богатейшее звучание симфонического оркестра. На ней уже записана только что исполнявшаяся музыка.

И при этом внешне пленка не изменилась ни капельки. Как бы тщательно вы ее ни рассматривали, самый зоркий из вас не отличит использованную пленку от чистой, на которой ничего не записано.

Человек, сидящий у пульта, говорит:

— Давайте послушаем.

В аппаратной его голос совсем не кажется таинственным и странным — обыкновенный голос: негромкий, деловой.

Дирижер и кое-кто из оркестрантов переходят в аппаратную. Остальные остались в студии. Они тоже будут слушать — в студии есть динамик.

Сухое, короткое «щелк» — и диски магнитофона закрутились в обратную сторону. С невероятной быстротой перематывается пленка, а из динамика вместо музыки несется ужасающий визг, скрежет, шип.

И это просили послушать? Кошмар! Очевидно, там что-то испортилось.

Но вокруг все спокойны. Значит, ничего особенного не случилось, а к