Музыка и музыканты - Галина Яковлевна Левашева

Главный герой симфонии Чайковского вызывает в нас совсем другие чувства. Он слабее бетховенских героев. Трагедия его в том, что он очень одинок. Он один борется со всеми невзгодами и несчастьями. Но у него благородная и красивая душа, светлые и чистые стремления; он мечтатель и поэт. Он русский и любит русскую природу, понимает и глубоко чувствует ее, ему близко и дорого народное искусство, народное творчество (мы поймем это, если вслушаемся в музыку Чайковского, всегда и во всем такую по-настоящему русскую). В неравной борьбе со злом, с несправедливостью этот человек гибнет. Но он мужественно боролся. Мысли и чувства этого человека были высоки и прекрасны. Он страстно любил жизнь и боролся за нее. И этим он понятен и дорог нам.

Второе отделение концерта

Шестая симфония — последняя симфония Чайковского. Через девять дней после ее первого исполнения Чайковского не стало.

«Я ее люблю, как никогда не любил других моих музыкальных чад», «Вложил без преувеличения всю свою душу», — говорил о ней сам автор.

...Взлет дирижерской палочки — и словно откуда-то из глубины выползает медленная, зловещая тема. Она рождается в звучании самых низких, басовых инструментов оркестра — тревожная и мрачная. Это вступление к симфонии.

Вот снова зазвучал тот же мотив, только теперь по-иному — порывисто, возбужденно; мы слушаем главную партию первой части.

В душевном смятении, в самом разгаре каких-то мучительных переживаний предстает перед нами герой симфонии. Музыка становится все беспокойнее, все напряженнее. Трепетно и встревоженно звучат скрипки, словно бьется неровно, лихорадочно пульс смертельно усталого, но еще не сломленного человека. Он мечется в поисках выхода. Еще минута — и наступит отчаяние...

Но вместо этого злые силы, горе, тревога отступают перед новой мелодией. По сравнению с главной, побочная партия кажется особенно задушевной, полной грустного и чистого покоя. Она прекрасна, как мечта о счастье, но только мечта, недосягаемо далекая.

Резко, внезапно изменяется темп, и весь оркестр словно содрогается. Отчаянно взметнулся вверх стремительный пассаж, и сразу же его останавливают грозные голоса труб. Они, как могучая лавина, скатываются вниз, преграждая путь взлету оркестра. Начинается средний раздел, разработка.

Почти все время звучит тема главной партии. Она проходит у разных инструментов, в разных регистрах — то низко, глухо, в басах, то напряженно, страстно — у звенящих скрипок.

Отчаянная схватка длится очень недолго. Медленная, полная зловещего величия тема возникает в низком звучании медных инструментов — труб, тромбонов и тубы.

Даже у нас, не знакомых со страшным, мертвенным напевом этой темы, холодеет сердце от страха. Как же страшно было слушать эту музыку современникам Чайковского, которые узнавали в ней одно из самых мрачных песнопений молитвенного обряда похорон. «Со святыми упокой» — чудилось в завывании ветра пушкинскому Герману, когда он вспоминал похороны Пиковой дамы.

Здесь, в симфонии, это первое напоминание о смерти.

И все же снова медленно и устало поднимается в оркестре тема главной партии. Несмотря ни на что, человек еще раз вступает в борьбу за жизнь. Вот тема уже звучит почти так же, как в начале. Как будто бы начинается третий раздел, реприза. Нет. Это еще одна схватка, еще отчаяннее, еще напряженнее... и вдруг замирает, останавливается движение музыки. На фоне застывших, однообразно тянущихся нот надломленно и устало перекликаются струнные и тромбоны с тубой. Сил больше нет. Больше мы не услышим этой смятенно-трепетной темы. В репризе, отступая от классических законов симфонии, скорбно звучит только нежная тема побочной партии.

Мечтательным и легким вальсом начинается вторая часть симфонии. Но, в отличие от обычных вальсов, этот звучит несколько странно, неуверенно, призрачно. Вслушайтесь в музыку и поймете, откуда возникает это ощущение. Танцуя обычный вальс, вы как бы считаете про себя: «Раз-два-три». Ударение на «раз» и более слабые доли «два» в «три». Здесь непривычный, особый счет, не на три, а на пять. Отсюда и ощущение неуверенности движения. Это безусловно вальс, легкий и изящный, но словно во сне, как видение.

Вторая часть симфонии — как и у Бетховена, отдых от острого напряжения первой части. Но там музыка показывала нам героя, для которого отдых — это возможность еще раз продумать все, взвесить свои возможности и прийти к решению, от которого зависит победа.

А здесь это отдых очень утомленного неравной борьбой человека, это сон, недолгий и неспокойный. Новый музыкальный образ словно напоминает о мучительной борьбе... и снова призрачный и легкий вальс-видение.

Все же светлые, далекие и неверные мечты возвратили ненадолго какую-то силу. Жизнь настолько прекрасна, словно говорит нам композитор, что за нее нужно бороться, пока есть хоть какая-то возможность.

...Таинственно шелестят струнные. Начинается третья часть симфонии. В этом шуршащем звучании можно расслышать пока еще неуверенную и робкую тему будущего марша. Как хочется, чтобы он зазвучал — энергичный, сильный и бодрый. И он действительно звучит в полный голос; мы слышим твердую и четкую поступь... Но все яснее проступает в ней какая-то зловещая угловатость, музыка становится все более жесткой... Нет, это не марш победы, это последний, отчаянный бросок смертельно раненного человека. Лавиной скатывается, грохочет музыка... пауза... тишина...

Скорбно, как приглушенные рыдания, зазвучали скрипки. Что это? Неужели финал? Да. В этой симфонии финал медленный. Трагедия совершилась, и человек умирает.

Музыка пытается преодолеть эти горькие, безутешные рыдания. Она словно говорит нам: смотрите, жизнь еще не совсем ушла из неподвижного тела. Так, вероятно, всматривались с надеждой родные и друзья в лежащего на диване умирающего Пушкина. Еще колеблется поднесенное к губам перышко, вздрагивают ресницы. Поднимается и снова никнет музыка... Вот на какое-то мгновение она становится чуть более светлой, как робкая надежда... как смутное напоминание о прекрасной мечте... и тихий жуткий удар беспощадно обрывает ее[22]. Смерть. Напряженная, страшная тишина, и сразу же за этой небольшой паузой в оркестре слышатся рыдания. Сколько горя, сколько отчаяния в музыке! Как ясно чувствуешь, что умер прекрасный, чистый и благородный человек.

Шестая симфония Чайковского окончена.

Я много раз слышала эту музыку в концертах и не помню, чтобы когда-нибудь аплодисменты раздались сразу же после окончания симфонии. Всегда наступает тишина, молчание, и только потом зал взрывается аплодисментами.

Вот вам еще один музыкальный образ. Перед нами прошла еще одна человеческая жизнь. Конечно, это трагедия, но вера в жизнь, страстная любовь к жизни все время чувствуется в гениальной музыке Чайковского.