Музыка и музыканты - Галина Яковлевна Левашева

конечно, дома свой собственный рояль, на котором пианист занимается, к которому привык, в котором ему знаком каждый молоточек, каждая клавиша. Еще бы! Сколько часов они проводят вместе — рояль и пианист. О таких само собой разумеющихся вещах, может быть, не стоило бы и говорить, но ведь этот привычный, любимый инструмент никогда не участвует в концертах пианиста. На концертах — другие рояли. В каждом зале свой.

Иное дело — скрипка.

Для настоящего скрипача его скрипка — это не просто музыкальный инструмент, на котором он играет, а верный и настоящий друг, спутница всей жизни музыканта.

Посмотрите, как бережно укладывает скрипач свою скрипку в футляр, как осторожно и любовно накрывает мягким стеганым одеяльцем ее маленькое, хрупкое тельце. Ведь малейшее повреждение, самая крохотная трещина сразу же лишает скрипку ее голоса.

Мне рассказывали про одного скрипача, который, вынимая скрипку из футляра, всегда мысленно здоровается с ней, а укладывая ее после концерта обратно, благодарит и прощается до утра.

И конечно же, говоря об исполнительском мастерстве скрипача, мы все время будем вспоминать и его друга — скрипку.

Снова воспоминания

Скрипка не очень занимала мое воображение в детские годы. А если говорить совсем откровенно, — не любила я скрипку. Даже очень хорошие скрипачи, даже знаменитый в то время мальчик-скрипач Буся Гольдштейн нисколько меня не интересовали.

Теперь-то я понимаю, что я просто убедила себя, что не люблю скрипку, и не собиралась менять свои «убеждения», поэтому и не пыталась вслушиваться в игру скрипачей. Что и говорить, не очень это было умно, но ничего не поделаешь — так было. Я любила рояль, училась играть на рояле, и скрипка, казалось мне, ни в какое сравнение не шла с этим «королевским» инструментом («рояль», как известно, по-французски означает «королевский» — от «руа» — «король»).

Все изменил один вечер. Он был не совсем обычный, потому что многое в нем было впервые, и поэтому многое запомнилось.

Впервые меня взяли на «взрослый», вечерний концерт. Впервые я услышала в этот вечер произведение, которое стало навсегда одним из самых любимых. И, наконец, впервые я поняла, что такое скрипка.

В те дни в нашем городе гастролировал знаменитый скрипач Иожеф Сигети. Очень хорошо помню, как поразил меня с первых же звуков необыкновенно сильный, чистый и по-особому красивый голос скрипки. Но сдаваться я еще не собиралась, просто слушала. Одну вещь, другую, третью...

Потом Сигети вышел на сцену один, без пианиста. Я тогда еще не подозревала, что скрипка может играть одна, без рояля. Ведь на скрипке можно сыграть только мелодию без всякого аккомпанемента.

Помню, как в зале наступила та особая тишина, которая всегда возникает, когда должно произойти что-то особенно значительное. Все смотрели на лицо Сигети — сосредоточенное, серьезное, вдруг сразу изменившееся.

Властным и в то же время сдержанным жестом скрипач положил смычок на струны... и в зале раздались аккорды. Да-да, казалось, что не одна, а сразу несколько скрипок, несколько голосов зазвенели над залом.

Это была музыка скорбная и величественная, как траурное шествие. Сигети играл «Чакону» Баха.

Я уже говорила, что «чакона» — это своеобразный траурный танец, который когда-то, очень давно, входил в обряд похорон. Но Бах, а затем Сигети услышали совсем другую «чакону». Она звучала словно речь трибуна на могиле борца. Она не воспевала смерть, а восставала против смерти. Так я поняла тогда эту музыку.

И одна скрипка, одна маленькая скрипка передавала с удивительной силой и мужественную, хочется сказать — гражданственную, скорбь и страстность музыки.

А когда кончилась «Чакона» и отгремели аплодисменты, скрипка снова запела о чем-то удивительно понятном и близком... И снова она была ласковой и задушевной, улыбчивой и нежной, а потом грустной, задумчивой. Все это слышалось в ее чудесном пении.

Вдохновенная игра Сигети раскрыла мне самый, пожалуй, главный секрет очарования скрипки.

Может быть, я ошибаюсь, но, когда я слушаю рояль, мне всегда кажется, что даже в самом лирическом, самом нежном и мягком своем звучании он как бы обращается ко всему залу. Не подумайте только, что я хочу этими словами хоть немного умалить достоинства рояля — ни в коем случае! Рояль и по сей день мой самый любимый инструмент, и ни за что на свете не хотела бы я его обидеть. Просто я хочу объяснить (хотя это и очень трудно) разницу в характере, в голосе этих двух «царственных» инструментов (если рояль — «королевский», то ведь скрипку называют «царицей музыки»).

Рояль — это артист, великий артист. А скрипка в руках большого музыканта звучит как-то по-особому доверительно и проникновенно, словно с тобой и только с тобой говорит близкий друг, задушевный собеседник.

Вот в этой-то ее «доверительности», в необычайной искренности и чистоте ее голоса и кроется, как мне кажется, главное очарование скрипки.

Откуда же у скрипки такая проникновенность? Чем объясняется задушевность ее голоса? Какое волшебство скрыто в ее хрупком маленьком тельце?

Главное достоинство скрипки, говорит Давид Ойстрах, заключается в ее способности петь.

Мы знаем, что мелодия — это самое главное в музыке. Потому-то самыми выразительными, самыми важными музыкальными инструментами считаются те, на которых можно сыграть любую мелодию. Я сказала «сыграть», — пожалуй, лучше было бы сказать «спеть любую мелодию», спеть так, как поет ее самый красивый и выразительный «музыкальный инструмент» — человеческий голос. Так вот скрипка, хотя и уступает голосу человека в трепетной, живой, теплой выразительности, все же превосходит его в беспредельности дыхания, в плавном переходе одного звука в другой, словом — в напевности.

Как бы ни был велик Шаляпин, даже он не смог бы спеть на одном дыхании «Элегию» Массне — произведение, в котором мелодия должна литься широко и плавно, передавая печальную нежность, задумчивость, элегичность этого прекрасного романса. Вот почему в исполнении «Элегии» Шаляпину помогает виолончель. Когда певец прерывает мелодию, чтобы взять дыхание, виолончель своим тянущимся, глубоким звуком как бы заполняет коротенькие перерывы-вздохи.

То же и со скрипкой. Ей так же не нужно «брать дыхание».

Скрипач ведет смычком по струне — вверх-вниз, вверх-вниз, вверх вниз, — пока рука не устанет, и звук тянется, тянется, тянется...

Но ведь при всем том скрипка и самый виртуозный, как говорят, самый подвижный инструмент. Труднейшие пассажи можно сыграть на ней в любом, самом стремительном темпе.

Казалось бы, что может быть привлекательнее для исполнителя, чем это свойство скрипки. Вот где можно показать свое мастерство в полном блеске! Однако здесь-то и подстерегает скрипача большая опасность.

О характере скрипки

Вам,