Титус, наследник Сан-Маринский - Ольга Александровна Власова

так же уперев ноги в перекладину, восседал Мюллер и, прихлебывая из огромной кружки, читал какие-то листки – гримасничая, ухмыляясь и почесывая время от времени всей пятерней свою невероятную шевелюру. Понадобилось еще пару минут, чтобы понять: Мюллер пьет кофе и читает его новую рукопись.

– Мюллер, зачем… зачем ты это читаешь?

Слуга, отложив стопку бумаги, обратил взгляд в сторону кровати.

– Доброе утро, сир! Я же всегда имел слабость просматривать ваши записи, и вы прекрасно о том осведомлены… У любой книги должен быть читатель, хотя бы один-единственный. Тот, кто присматривает за автором… Чтоб его сильно не заносило…

Титус смиренно посопел носом. Сел на кровати.

– Ну и как… как тебе?

– Гораздо лучше, сир! Зашли как надо, с нужной стороны! Я всегда считал – писателю надо пожить среди простых людей, глотнуть настоящей жизни. Это полезнее, чем сидеть в замке и оттачивать пером на бумаге всякие красивости. Но…

Наследник зажмурился, как будто вот-вот на него должен был обрушиться потолок.

– Но?

– Не просматривается концовка, сир. Видно, вы и сами ее пока не понимаете.

Титус вздохнул:

– Не понимаю, Мюллер. Ты совершенно прав. И… что же делать?

Мюллер задумался – ну или сделал вид. Отхлебнул шумно пару раз из кружки.

– Есть один проверенный рецепт, сир. Хотя не знаю, подойдет ли он вам, раз вы, напротив, хотели здесь от всех укрыться… Говорят, лучшие концовки – те, которым веришь сразу, – пишут, побывав на войне. Война, знаете ли, событие такого свойства, что отсекает ненужное, направляя повествование в единственно верном направлении…

Титус опять закрыл глаза, горько ухмыльнулся, вспомнив о своем желании, похоже весьма наивном, сбежать ото всех, остаться на несколько месяцев наедине с пером и бумагой. В самом деле, полная глупость рассчитывать на то, что можно убежать от придуманного тобой мира. Ведь все здесь происходит так или иначе из-за него. Потому что когда-то он, Титус, наследник Сан-Маринский, так подумал, сказал или сделал. А сейчас этот скатанный временем из миллионов событий огромный ком, все время ускоряясь, катится к развязке, облекшись для того в форму похода Союза прибрежных городов против самозванца-герцога. Пусть сам Титус пока не в курсе, каким именно окажется финал этой истории, ясно, что финал тот уже на подходе: вот-вот готов оформиться в виде неких важных необратимых событий.

– Сир, я вовсе не настаиваю на том, что вам нужно вернуться в Сан-Марино и возглавить армию…

Мюллер скромничал. Еще в бытность хозяином замка Титус усвоил, что к советам слуги лучше прислушиваться. И ему, безусловно, давали совет.

– Я сбежал как раз потому, что такая концовка казалась мне ужасно банальной, – ответил Титус, слезая с кровати. – Возлюбленная, ждущая твоей взаимности; злодей, которого надо победить в поединке; народ, поставивший все свои надежды на единственного героя… Не находишь, что заезженно и пошло?

Мюллер хмыкнул, аккуратно перетасовал листки рукописи, отложил их в сторону.

– Вы правы, сир. Такая концовка не выглядит шибко оригинальной. Но не переживайте – теперь рядом старина Мюллер. Он, уж поверьте, всегда подкинет пару свежих идей!

17. Последний поход

Почти недельное отсутствие Титуса в Сан-Марино мало кто заметил. Может быть, другие заговорщики просто-напросто скрывали от остальных эту новость. Возможно также, что всеобщее воодушевление – тут же повсеместно переходящее в коллективное безумие – достигло такой точки, что физическое присутствие наследника стало не более чем бюрократической формальностью. Он уже пророс в сознании тысяч людей, превратился в денно и нощно возбуждающий их фетиш, так что, если бы Титус действительно остался в замке людоеда, его почитатели, вполне вероятно, в конце концов соорудили бы деревянную раскрашенную куклу и затем пошли на штурм замка только ради того, чтобы усадить ее на трон герцога и таким образом спасти мир от гибели.

За время, проведенное Титусом в скитаниях, перед крепостными стенами разросся настоящий лагерь переселенцев – из тех, кто собирался вместе с проповедником Джузеппе идти выкуривать самозванца. Люди – тысячи и тысячи – жили в самодельных палатках, неизвестно что ели, неизвестно откуда брали воду. Поговаривали, что толстый Джузеппе установил в лагере порядки, весьма далекие от праведных. Например, набрал себе целый гарем из тридцати или сорока жен или устраивал всеобщие попойки, призывая последователей «как следует повеселиться» на тот случай, если конец света, несмотря на все усилия, все-таки настанет. В городе же множились грабежи и убийства – частью из-за оголодавших пришельцев с побережья, частью по причине того, что сторонники всевозможных партий и группировок устраивали друг с другом потасовки и разборки, причем по весьма философским поводам. Самое печальное, все эти безобразия происходили почти что с благословения Титуса, потому как их участники вели себя таким образом якобы ради скорейшего возвращения в замок законного наследника. Притом Титус понимал – помешать происходящему или изменить что-то к лучшему нельзя, мир уже пересек зыбкую границу, отделяющую осознанное и целое от распадающегося и умирающего. Зловонный плод хаоса быстро вызревал, и подспудно было понятно, что у него есть только одно возможное будущее – броситься на стены замка герцога под стрелы, ядра и мечи. В нужный момент все это воспаленное, набухшее гноем и нечистотами скопище людей слепится в один комок и покатится куда надо, чтобы закончить историю этого мира. Потому, вернувшись с Мюллером в дом ростовщика, Титус с утра до вечера снова занимался исключительно книгой, отвлекаясь только на еду и прочие физиологические паузы. Каждый день он видел, пожалуй, только Мюллера – впрочем, тот почти не разговаривал с ним, видимо хорошо понимая, что времени осталось в обрез и важнее потратить его на рукопись. Заговорщики, включая Лею и даже хозяина дома Михаэля, тоже затерялись на этой масштабной босховской фреске, воспевающей грядущий апокалипсис. Правда, персонажи фрески порой менялись местами, кто-то уходил вглубь, другие, напротив, выдвигались на передний план, и потому фокус внимания Титуса невольно перемещался на них. Однажды ранним утром в комнату, едва постучавшись, вбежал возбужденный Михаэль. Решительно, с хрустом, отдернув шторы, он обдал пока не ложившегося спать Титуса мощным потоком солнечного света, почти ослепив наследника и заставив от неожиданности выпустить из рук перо. Открыв окно, запустил в комнату еще два потока – свежего воздуха и уличного шума.

– Смотрите, сир! – воскликнул ростовщик столь умиленно, что в воображении Титуса нарисовалась делегация детишек с белыми розами, явившихся напутствовать истинного наследника Сан-Маринского на бой с самозванцем. Беспомощно жмурясь и слегка пошатываясь от усталости, наследник приблизился к раскрытому окну. Вместо детишек с цветами на мостовой обнаружились пятеро всадников в латах – правда, без