Звезда паладина, или Седьмой крестовый поход - Сергей Евгеньевич Вишняков

– Господа! – крикнул Роберт д'Артуа, садясь в седло своего коня, выведенного с галеры. – Я помчусь к королю, надо узнать, каков план.

– Давайте отправлюсь я, граф! – предложил Бертран. – А вы останьтесь со своими людьми!

– Нет, Атталь. Я сам поговорю с братом. Держитесь вместе, отбивайте атаки и ждите меня! Арбалетчики, берегите стрелы – никто не знает, сколько нам сегодня предстоит биться. Стреляйте только, когда враг приблизится к вам.

Бертран посмотрел налево. Стяги графа Карла Анжуйского застилали все пространство за собой. Отряд графа – многочисленный, почти не пострадавший в бурю, в полном составе выгрузился на египетский берег. Где-то там был Жан д'Анжольра, которого Бертрану удалось пристроить на довольствие к графу Прованса через посредничество Роберта д'Артуа. Где барон де Монтефлер, на каком корабле, под знаменем какого сеньора, Бертран не знал. Тибо де Фрей, после того как покинул лагерь зараженных под Никосией, подал о себе весть лишь однажды, в начале мая, передав короткое письмо, явно написанное капелланом Филиппом, в котором он сообщал Бертрану, что отправляется в Лимассол ждать погрузки на корабли. Вероятно, этим он напоминал Бертрану, кто его непосредственный сеньор и где он находится, чтобы шевалье не забывал о своих обязанностях как вассал. Но так как барон де Монтефлер не выполнял своих обязанностей как сеньор – не содержал вассала в походе, то и Атталь наплевал на письмо.

Баркасы и галеры еще несколько раз отплывали от берега к кораблям, забирали людей, лошадей, скарб, пока весь египетский берег у Дамиетты не покрылся стихийно образовавшимся лагерем крестоносцев. А сарацины все еще топтались на месте – шумели так громко, как могли, ложно атаковали христиан и сразу возвращались обратно, но в настоящий бой не вступали. Арбалетчики наносили врагу больший урон, чем египетские стрелки войску крестоносцев.

Роберт д'Артуа, презрительно глядя на сарацин, никуда не спеша, переговорил с королем и вернулся обратно к своим людям. Теперь уже весь отряд графа оказался на берегу и готовился выступить по первому зову.

– Господа! – громко, почти крича, сказал граф. – Его величество объявил мне, как только затрубят в трубы его герольды и Орифламма поднимется высоко – мы всей армией переходим в атаку. Помните, о чем я вам говорил! Наша цель – убить полководца и эмиров. Они богато одеты и хорошо охраняются. Оказалось, что сарацины – жалкие трусы, поэтому нам не составит труда их всех перебить!

И вот настал час атаки. Арбалетчики и лучники, прицелившись, дали мощный залп, скосивший сотни сарацин, убивший много коней, верблюдов и заставивший врага понять, что его стояние закончилось и надо либо бежать, либо принимать бой. Армия христиан двинулась против сарацин плотной стеной.

– Монжуа, Сен-Дени! – ревели тысячи глоток в такт шагу и ударам мечей о щиты.

За ними было море, дрейфующие корабли, и вся Европа, где остались родные и близкие люди, земли и могилы отцов, и жажда вернуться с победой.

Недолго двигались крестоносцы. Рыцари не могли больше ждать. Слишком близко был враг, слишком мало места для разбега боевых коней, и очень большой соблазн показать, кто лучший рыцарь. Семьсот рыцарей рванули вперед, нагнув копья, выставив перед собой щиты с гербами и крестами. У большинства рыцарей родовые гербы уже не раз видели восточные страны – за сто пятьдесят лет войн с мусульманами представители многих древних родов Франции отправлялись в крестовые походы. Сначала прадеды, потом деды, отцы, теперь их сыновья.

Людовик мчался на коне, не заботясь о том, прикрывают ли фланги его рыцари. Но они прикрывали. С радостью и упоением врубился король в ряды сарацин. Со времен битвы при Тайлебуре он не убивал врагов целых семь лет. В прошлый раз это были англичане, теперь настоящий, лютый враг – мусульмане. Людовик пронзил копьем конного сарацина. Мягко и плотно вошло в живот каленое железо наконечника копья, ужас и боль, отразившиеся в глазах противника, лишь раззадорили короля. Он бросил копье, выхватил меч, раскроил им голову следующего сарацина, не сумевшего сдержать напор большого, сытого королевского боевого коня. Рядом рубился коннетабль Эмбер де Божё с племянником, сметая булавами врагов из седел, расплющивая головы одногорбых верблюдов.

Роберт д'Артуа, врубившись в ряды сарацин, подавил нескольких лучников, отбросил пытавшегося его остановить конника. Он все выглядывал эмиров. Золоченые доспехи султанской гвардии, вставшей за первым рядом обычных воинов, сразу дали понять – бой будет непростым вопреки ожиданию. Гвардия была лучше вооружена, обучена, стойко оборонялась. Граф д'Артуа с рыцарями увяз в конной схватке с ней.

Бертран д'Атталь ждал этого дня. Он еще никогда не убивал людей и не представлял, каково это. Оказалось, просто. И ему понравилось. Бей что есть силы в одно место, прикрывая себя щитом, пока вражеская кровь не забрызгает тебя. Смуглокожие сарацины, орущие что-то на непонятном языке, одним своим присутствием на земле оскверняющие ее и Бога, создателя всего сущего, явно должны были умереть, и как можно скорее, и как можно больше. Тем более, как говорили патриарх Иерусалимский и папский легат: убивать сарацин – дело богоугодное, и за это уготован рай и прощение всех грехов. И Атталь неистово рубился, стараясь, чтобы граф заметил его отвагу и усердие. Осознание того, что он убил уже много врагов, давало Бертрану еще больше сил и желания убивать, и он лез все дальше, понукая коня пятками, и, казалось, не чувствовал усталости. Падали перед ним султанские гвардейцы, гибли бедуины в белых бурнусах, умирали плохо вооруженные ополченцы из Дамиетты – крестьяне, торговцы и рыбаки. Атталь уже потерял над собой контроль. Залитому кровью врагов, ему хотелось еще и еще ощущать на себе эти теплые струйки и брызги жизни, уходящей в небытие.

– Стой, черт тебя дери! – услышал он позади себя голос графа д'Артуа. – Стой, Бертран д'Атталь!

Атталь обернулся. Граф, ведя свой личный бой, кричал ему. Плотные ряды врагов остались позади, он гнал перед собой трех отступающих пеших воинов, а за ними были только ряды палаток сарацинского лагеря. Атталь прорвал строй врага, а граф призывал его ударить в тыл сарацинам!

Впрочем, не он один, словно лезвием, пронзил войско противника. Напор крестоносцев был стремительным, истосковавшиеся по сражению, жаждущие убивать рыцари рвали войско сарацин, словно гончие тело кабана. Копейщики и стрелки поддерживали своих сеньоров. Тамплиеры и госпитальеры – опытные в рубке, сильные, смелые, продрались через сарацин, оставляя вокруг себя растерзанные тела врагов, словно великан прошелся по