Повести монгольских писателей. Том первый - Цэндийн Дамдинсурэн

посрамите чести своих родителей. В тревожное время покидаете вы родные края. Да, как говорится, добрый конь о камень не споткнется. Я желаю всем вам вернуться домой живыми и здоровыми!

Ушедшая из дома рано утром Цэрэндулам вернулась после полудня и принесла с собой маленькое деревянное ведерко.

— Что это у тебя? — спросила мать.

— Молочная водка, — ответила Цэрэндулам.

Старушка подумала, что дочь шутит, и засмеялась беззубым ртом.

— Правда, мама. Помнишь, тетушка Ням обещала дать нам осенью теленка за работу? Вместо него я теперь взяла водку.

— Зачем нам водка?

— Ты слышала, что наши парни в армию идут?

— Ну, слышала.

— Сейчас они у Юмжира. Потом поедут по аилам. Может, они не поглядят, что наш аил бедный, и к нам заедут. Нехорошо, если у нас не окажется, чем их угостить.

— Твоя правда, доченька.

Цэрэндулам, несмотря на свои приготовления, в душе все же сомневалась, заедут ли к ним гости. Самым большим ее желанием было повидать Цаганху. И почему только она сама его не пригласила?

Наблюдая за дочерью, всегда веселой и радостной, мать дивилась теперь ее тихому поведению. Цэрэндулам сделалась молчаливой и все время о чем-то думала, но о чем, старушка не осмеливалась спрашивать. В конце концов девушка не вытерпела — собрала овечьи шкурки, выделанные по заказу Юмжира, и решила поехать к ним. Сестра Цэрэндулам пыталась ее удержать:

— У них там пир горой, а тебе приспичило являться…

Но ничто уже не могло удержать девушку.

В доме Юмжира готовились к торжеству — слышались высокие и низкие мужские голоса, смех. Мать Цаганху, крупная пожилая женщина, громким пронзительным голодом отдавала распоряжения девушкам, хлопотавшим на кухне. Она придирчиво ощупала принесенные шкурки и, не найдя изъянов, сказала:

— Ладно, хорошо работаешь! Можно подумать, у тебя не две руки, а четыре. Ближе к осени мы дадим вам овечку. Жалею я твою мать. Она старается, бедняга, чтобы из тебя человек вышел.

Слова эти задели девушку, но она и вида не подала, что обиделась. Однако в ответе ее прозвучал вызов:

— Не беспокойтесь о плате, тетушка Дулам. Все знают, как вы любите помогать людям.

— Тоже мне богачка выискалась, лучше бы о матери побольше думала, — ответила супруга Юмжира, делая вид, что не уловила иронии в словах Цэрэндулам.

Девушка не уходила — она надеялась повидаться с Цаганху.

Наконец дверь отворилась, она увидела любимого.

— Я принесла шкурки для твоей матери, Цаганху. Ты заезжай к нам, не смотри, что мы бедные.

Он ответил ей любящим взглядом:

— Приеду, обязательно приеду.

Услышав слова сына, Дулам-авгай сердито загремела ведром:

— Приедет, приедет, он в любое жилье готов заехать. Были бы двери открыты…

Дома Цэрэндулам, не чуя под собой ног от радости, вместе с матерью и сестрой готовила праздничный стол. Для Пагмы, которой довелось испытать много горя в жизни, младшая дочь была отрадой, и она, глядя на ее оживленное личико, тоже радовалась.

Мужа старшей дочери, давно вышедшего из призывного возраста, уже месяц не было дома. Он подрядился отвезти груз в Эрэнцав.

В тот вечер старая Пагма особенно внимательно приглядывалась к своим дочерям. Очень уж они были разные. А ведь одной матерью рождены! На глаза ее то и дело набегали слезы.

Цаганху вместе с четырьмя товарищами — остальные разъехались по домам — появился поздно. Он достал из-за пазухи новенький голубой хадак и преподнес его старушке:

— Желаю вам дождаться нашего возвращения и быть здоровой. Не скажете ли благопожелание в честь нашего отъезда?

Смахивая слезы тыльной стороной ладони, старая женщина сказала:

— Желаю вам жить долго-долго и счастливо-пресчастливо!

Цаганху заметил, как тщательно причесана Цэрэндулам и что на ней ее единственный шелковый тэрлик, и ему вдруг стало не по себе. Они не увидятся несколько лет! Лучше бы все это случилось в другое время. Как он теперь расстанется с Цэрэндулам? До сих пор ему не приходилось испытывать горечь разлуки. От одной только мысли о ней у Цаганху больно сжималась сердце.

Наутро все двадцать призывников отправлялись на службу. Никто не бежал за ними босиком. Никто не плакал в голос. Провожая близких в дальний путь, люди соблюдали старинный обычай, повелевающий сдерживать свои чувства. Вместе со всеми провожала парней в армию Цэрэндулам. Девушка кропила им вслед молоком{40}, а слезы катились у нее по щекам.

Зима в тот год стояла теплая. У старой Пагмы в хозяйстве окота было немного, и беспокоиться за него не было нужды. Хватало подножного корма. Кроме того, еще с осени Цэрэндулам заготовила сена. И вообще эта зима была самой хорошей в жизни девушки и ее матери. Они рано перекочевали на зимник, заранее утеплили маленькую серую юрту, починили сарай для скота, заготовили мяса, прирезав теленка, полученного в уплату за выделывание шкурок. Теперь старуха пряла шерсть и вязала чулки. Цэрэндулам шила.

Зимой Цэрэндулам ощутила, как шевелится в ее чреве дитя. Мать и дочь до последней возможности скрывали, что в их семействе ожидается прибавление. Да только как ни скрывай, разве такое скроешь? Цэрэндулам сама сперва ни о чем не догадывалась и, только когда к концу осени заметила, как раздалась ее талия, решила обо всем рассказать матери. Теперь она частенько плакала, глядя на далекие горы. Мать и сестра сообразили, от кого будет у Цэрэндулам ребенок, но помалкивали — такова уж женская доля. Больше всего их тревожила людская молва. Злой язык, как червь, может источить человеческую душу. Недоброе слово приносит горе. Оно лишает человека душевного равновесия и лишает его надежды на лучшее.

Цэрэндулам еще в начале зимы стала посещать кружок грамоты. Она быстро усвоила алфавит, научилась из букв составлять слова. Это было удивительным событием в ее жизни. Занятия в холодной юрте под красным флажком, за столом, грубо сколоченным из необструганных досок, вдруг как-то преобразили ее жизнь и породили страстное желание жить по-новому. При одном только виде карандашей и тетрадей в ней крепло чувство, что жизнь ее должна измениться к лучшему.

Вскоре знание грамоты принесло и первые плоды. Юноши с берегов реки Хялганатын несли службу в части, расквартированной в Баинтумэни. Примерно через месяц от Цаганху пришло письмо. Цэрэндулам, не умевшая тогда читать, прижимала к сердцу маленький треугольничек и страшно горевала, что не может узнать, о чем пишет любимый. Но просить чужих людей прочитать ей письмо было стыдно. Да и осторожней стала теперь Цэрэндулам. Тогда-то и созрело у нее решение самой научиться грамоте. Разыскала одного грамотного старичка, упросила его показать буквы. А когда в начале зимы организовался кружок по ликвидации неграмотности, она записалась