Великий Гопник. Записки о живой и мертвой России - Виктор Владимирович Ерофеев

— Ну что там у вас случилось? — спросил Кинг.

Когда и где двукрылый флеботом укусил мою спутницу, немецкую крэзи-журналистку Габи, кто теперь знает, но укусил, и она заболела смертельной формой полюдизма: тропической малярией.

— Ты похожа на трехзвездочный «Гранд Отель», в котором поселились непрошенные гости, — печально шутил я, глядя, как она умирает.

— Ты всегда недооценивал меня, — стучала она зубами от лихорадки.

— Ну, хорошо, на четырехзвездочный, — соглашался я.

Как в самом нежном колониальном романе ее взялись выхаживать африканская семья, родные и близкие Элен — уборщицы французского центра культуры в столице забытого Богом государства Нигер. Они кормили ее с ложечки геркулесом и натирали разными мазями.

Кровать Элен — четырехспальная. Вкус варварский. Голубой дневной свет. Большая бутылка «Джона Уокера». И какой-то черный мотоцикл — большая модель на серванте. Молодой длинноногий французский доктор вошел.

— Ну, раздевайтесь!

Несмотря на малярию, Габи стремительно обнажилась.

— Он залезал мне пальцем во все дыры, — божественно шептала Габи.

Мы с Элен млели. В комнате нашей гостиницы Элен собрала остатки завтрака, кусок багета и разорванный абрикосовый мармелад, в пластмассовую сумку, затянулась бычком и удалилась.

Тридцать шесть — тридцать девять. И опять через полчаса тридцать шесть. Так сердце долго не выдержит. Умирание Габи чудесным образом воскресило ее в моих глазах. Русское слово — чудесно; русское чудо — словесно.

— Путешествия… Чтение о них… бесконечно… — бредила бедняжка.

— Доктор! — бросился я за ним. — Она не умрет?

— Я сделаю ей укол в сердце. Она либо сразу умрет, либо продержится еще неделю.

— А дальше?

— Езжайте в Бенин. Ищите вудуна-исцелителя. Короче, колдуна.

— А здесь их нет?

— Здесь, в Нигере, военный переворот.

В самом деле, на каждом перекрестке стояли танки, и солдаты в зелено-черных беретах с ленточками держали наперевес огромные ручные пулеметы. Жизнь продолжалась, но как-то очень нервно.

— Вы даете мне право на укол?

— Я не ее родственник. Я просто… Она в бреду. У меня нет выбора. Конечно, колите!

Так я взял ответственность за жизнь Габи, этой совсем крэзи вуманс неразделенной любовью ко мне. Ив Бургиньон оставил меня в своем кабинете и вышел в процедурную к Габи. Его долго не было. Когда он вернулся, я взволнованно приподнялся и снова сел. На этот раз обошлось.

— Немного виски? — спросил доктор. — А знаете, Африка рванет через три-четыре поколения. У нее лучше будущее, чем у России.

— О, русские товары! — я вспомнил улыбающихся братьев Элен при голубом дневном свете комнаты. — Мы как-то приобрели русский радиоприемник. На лампах! Боже, что это была за вещь! Вы не умеете доводить дел до конца! Топорная работа! — братья Элен захохотали, кушая кус-кус своими чистыми пальцами.

Я попросил Элен узнать, как нам с Габи можно добраться до соседней страны — до Бенина.

По ночам я шатался по кабакам Неомея, наверное, самой горючей ночной столицы Африки. Кто был в тех притонах, кто плясал, резко выпив джина без тоника, под тамтам и электрогитары, тот знает запах африканского пота, помнит красоту неомейских проституток, их ритуальные шрамы на крепких ягодицах. От вяжущей страсти дымят и лопаются презервативы, как шины гоночного автомобиля.

Настал день отъезда. Элен проводила нас на площадь автобусного вокзала. Было много народу, пыли и мало автобусов. На крыше нашего микроавтобуса пассажиры привязывали за лапы кур и петухов. Птицы дико кричали. Габи села в автобус и тут же вырубилась. Я сел рядом с водителем. Своим видом — зеленая квадратная шапочка и черные очки — я вызвал бурную эмоцию у неомейских мальчишек.

— Каддафи! Каддафи приехал! — кричали они, указывая на меня.

Я посмотрел в зеркало заднего вида и признал, что действительно смахиваю на Каддафи. Мы долго стояли в пыли и в жаре. Наконец поехали.

Из военизированного Нигера на такси-брусс курями и баранами сменяющихся попутчиков, я прорывался к океану с прозрачной куколкой Габи на руках. Петухи шарахались и кукарекали на скорости. Шоссе местами было занесено песком. Долго стояли на остановках. Последней остановкой была граница с Бенином. Там протекала мелкая речка.

Я нес чемоданы. Мы с Габи перешли речку в брод. На другом берегу мы очутились в земном раю. Бенин! Вдоль прекрасной дороги стояли вымытые такси и стройные, чистые, как девушки, пальмы. Казалось, кто-то старательно подмел весь пейзаж, посадил цветы, украсил закат олеандрами. Мы сели в «Ситроен DS», белый, винтажный, комфортный, и внимательный черный таксист, надев фирменную фуражку, аккуратно повез нас на побережье океана.

Русский посол пригласил нас на обед. Габи сидела с пергаментным лицом. У нас оставалось три дня до предсказанной смерти Габи.

— 12 июня в день нашего праздника всегда идет страшный ливень, — рассказал за обедом посол. — Сезон дождей. Мало кто из гостей рискует приехать в посольство. Зато у французов 14-го июля, несмотря на сезон дождей, светит солнце. Французское посольство заказывает вудунского колдуна. Он приезжает из деревни, устраивается в сторонке на табуретке, и — стирает с неба тучи, как ластиком. Небо расчищено для фейерверков. Это повторяется из года в год, разгон туч внесен в расходную статью посольства, стоит пятьсот долларов. Мне неудобно попросить эти деньги у Москвы. Поднимут на смех.

Мы поехали к французскому послу. Встретились на вернисаже Ромуальда, крутого бенинского художника международного уровня. Не успел я открыть рот, прося посла помочь с шаманом, как тот немедленно представил меня Ромуальду.

— Транса нет, — сказал Ромуальд на веранде собственного дома в Порто-Ново с видом на мощный океан. Утром я спустился на пляж. Волны шли на меня высотой с двухэтажный дом. Я захотел помочить ноги всего лишь по щиколотки, но песок оказался зыбучим, вода — стремительной. Океан потащил меня к себе. Я едва выбрался.

— А как же колдуны? — спросил я.

— Транса нет. По крайней мере, в твоем случае.

Он чувствовал во мне какого-то метафизического конкурента и не давал восторжествовать над собой, хотя я и не думал вовсе об этом.

Ромуальд — полураспад Западной Африки, авангардистский банк червей. Он делает маски из отбросов: пластмассовых канистр и старых радиоприемников. Его message прост: нынешний афро-русский народ нафарширован западным мусором. Замаливая перед родиной грехи, мы с Ромуальдом рисуем океанский закат. Солнце падает за горизонт со скоростью мяча. Упав, оно еще долго испускает жемчужный свет, мягко переходящий в жемчужно-серый, в серебристо-серый, зажигается первая звезда, и небо темно-синеет, сине-чернеет… Русские сливают в чернокожих все свои дурные качества: лень, зависть, хитрость и т. д. Нет ни одной русской девушки, которая бы не боялась черных как класса. Положа руку на сердце, Россия — самая расистская