Великий Гопник. Записки о живой и мертвой России - Виктор Владимирович Ерофеев

Русская культура, которая больше всех хочет воевать с энтропией, достигла ничтожных результатов. Она переоценила возможности человека и надорвалась. Она предложила идеальные решения вместо туманных компромиссов западной жизни. Русский мир — пример того, как нельзя жить. Он до предела пропитан нежизненными конструкциями идеального существования, будь то царского, советского или нынешнего, патриотического извода. В России глупость развелась со времен утопического сознания, когда реальное невозможно, а невозможное реально».

Ответ Эразма:

«Ты что, самый умный что ли?»

«Дорогой Эразм,

глупость — существенная часть всеобщей энтропии. Раньше она сдерживалась. Теперь, во времена прямой демократии и бесстыжей диктатуры, она стала править миром».

Эразм: Кем сдерживалась? Сословными ограничениями? Ты хочешь вернуться к ним?

Я: Нет, я за умную демократию.

Эразм: Что это такое? Правление умных? Очередная утопия.

Я: Молчи! Кто ты такой? Скопец! Неудачливый монах! Вместе с Томасом Мором — близорукие гуманисты. Что ты делал во Флоренции? Прошел мимо Леонардо и Микеланджело. Даже не познакомился. Ну какой ты авторитет! Ни католик, ни протестант. Кто ты? Смерть в Базеле…

Эразм: Дурак!

Я: Из-за тебя я ползаю на брюхе перед хозяйкой Глупостью, которую ты воспел, и умоляю пощадить.

Эразм: Ты думаешь, что кончилась культура, а она только взялась перерождаться.

Я: Что ты! Америка глупеет на глазах. Колумба сбросили с пьедесталов.

Эразм: Идет новое поколение, оно оплодотворит новую культуру.

Я: Paroles… paroles…

28. Баня

Однажды Маленький Ночной Сталин и Великий Гопник пошли в русскую баню. Отхлестав друг друга березовыми вениками, задымились на славу. Восстали все члены, они разоткровенничались.

— По-моему, ты похож на дрочуна, — присмотрелся к своему голому последователю Маленький Ночной Сталин.

— Что? — не понял Великий Гопник.

— Дрочил в юности?

— Чем это я похож?

— Лицо у тебя такое.

— Лицо как лицо, — с обидой сказал Великий Гопник.

— Как всякий мастурбатор, ты слишком часто обижаешься.

— Но мне теперь все доступно! Кого захочу трахну, кого захочу замочу. Я не представляю, как мир может жить, когда я умру. Я утащу всех в могилу.

— Зачем? — дивился Маленький Ночной Сталин.

Великий Гопник ушел от ответа, поменял тему разговора:

— Говорят, вы бросились в могилу за гробом вашей первой жены…

— Бросился. А ты бы не бросился? Онанисты не бросаются в могилы.

— Расскажите про 1937-ой.

— А что там случилось?

— Ну, репрессии. Много народа погибло.

— Надо было пустить гнилую кровь.

— Я так и думал, — мотнул шеей Великий Гопник.

— В конце концов все равно гнилая кровь победила.

— Как это?

— А у тебя разве не гнилая кровь?

Маленький Ночной Сталин заглянул в сортир и вышел оттуда с золотым ершиком.

— Совсем ты, парень, зажирел! — окропил он ершиком младшего товарища.

Великий Гопник принялся стирать с лица сомнительные капли.

— Это не мой ершик, — утирался он. — Тут все не мое.

— А чье?

— Я не знаю, — с готовностью отозвался Великий Гопник.

Маленький Ночной Сталин осмотрелся. Бассейн, купель, витражи, изображающие экстазы плодородия.

— Народ тебе этот ершик знаешь куда засунет?

— Не мучайте меня… — захныкал, как в детстве, Великий Гопник, а сам хмуро подумал: «То же мне моралист нашелся!» Он уже жалел, что пошел в баню с кумиром.

— У меня великая идея была, — провозгласил Маленький Ночной Сталин, как будто подслушал мысли младшего товарища. — А у тебя что?

— Сверхдержава. Иду по вашим следам. Но молодежь дурит.

— А ты бей! Не жалей! — вскричал Маленький Ночной Сталин.

— Я не жалею, — сказал Великий Гопник. — Но боюсь, что к вам они не вернутся.

— Как это не вернутся? — удивился Маленький Ночной Сталин. — Ведь у нас в стране все построено по сталинским принципам. Каждый начальник, даже не догадываясь об этом, мой человек. Каждый глава семьи хочет держать родню в кулаке. Куда я от вас денусь?

Маленький Ночной Сталин с досады бросил золотой ершик на пол, махнул рукой:

— Пошли еще попаримся!

29. Литературовед

Шурочка умеет включить интуицию и отличить хорошую книжку от плохой буквально по нескольким первым строчкам. Вот она берет и читает: Все счастливые семьи похожи друг на друга, каждая несчастливая семья несчастлива по-своему.

— Что за бред! — возмущается Шурочка. — Говно какое-то. Кто написал? Неважно! Дрянь!

30. Наши разногласия

О. устроила арт-провокацию. Ее идея: Россия — большой труп. Россию нужно заморозить, чтобы не воняла. Государство занимается тем, что имитирует жизнь России.

Наши разногласия с либералами связаны, однако, не с оценкой режима, а населения.

Беда либералов в том, что они неустойчивы в своих мнениях о народе. Но эта беда лишь на первый взгляд. Именно неустойчивость в этом вопросе помогает им сохранять свой либерализм. Они считают, что народ достоин европейской демократии и честно борются за свободные выборы. Выборы, однако, оказываются нечестными. Но даже при нечестных выборах видно, что народ не хочет голосовать за демократию. Тогда возмущенные либералы обзывают его быдлом.

Значит, если ты не веришь в народ, то что тогда делать в политике? В конце 1990-х многие реформаторы, разуверившись в народе, ушли в цинизм — в сторону богатой частной жизни. Между мечтой и реальностью возникла тема просвещения. Долгосрочная и скучная тема. Особенно там, где нет исторических корней для демократии.

Потосковав пару месяцев и столкнувшись с новыми чудесами власти, либералы вновь начинают стремиться к освобождению народа. Невольный самообман. Но он спасительный для либеральной идеологии, иначе бы она не могла существовать.

Моралисты считают меня порнографом, порнографы — эстетом, эстеты — экзистенциалистом, экзистенциалисты — гедонистом, а гедонисты — моралистом.

31. Расстрел

Городишко Гао на востоке Мали — одно недоразумение. Он разлинован, как Манхэттен. В нем есть ресторан La Belle Etoile, но это не мешает ему быть захолустьем. В Гао самый рогатыйрогатый скот. Он не боится машин. Я потер воспаленные глаза. Ночная Африка — континент беспощадного неонового света. Обложившись керосиновыми лампами, я медленно перечитывал перед сном роман Достоевского «Бесы».

Арабообразный водитель сдал нас полиции на опасном в военном отношении участке дороги Гао — Неомей, возле границы с урановой республикой Нигер без всякого сожаления. В порядке аргументации против нас он привел наши паспорта, в которых не значились въездные и выездные визы не только из Томбукту, но даже из Гао.

— Да вы что! Вопреки всем уставам!

Сержант покачал головой.

— Да вы не простые пассажиры! Вы — журналисты!!!

Сержант сделал большие глаза и объявил нас врагами малийского народа.

— Ce n’est