Алина и Валькур, или Философский роман. Книга первая - Маркиз де Сад

Пусть законодатель-философ, руководствуясь этим мудрым правилом, мысленно представит всевозможные преступления, против которых направлены ваши законы, пусть он глубоко исследует породившие их причины и, если допустимо так выразиться, измерит их туазами, принимая за меру истинное благо общества. Да разве тогда он не ограничит число преступлений, подлежащих преследованию по закону?

Солон говорил, что, сделав свои законы мягче, он так удачно приспособил их к интересам сограждан, что те предпочитали не нарушать, а исполнять все постановления, поскольку ясно видели преимущества такого подчинения. И в самом деле, человек, как правило, преступает лишь законы, наносящие ему вред, зато законы достаточно мудрые, в меру либеральные, согласные с природой, никогда не будут им нарушаться.

Почему же думают, будто подобные законы невозможно ввести?

Рассмотрите мои установления, взгляните на народ, ради которого я предпринял эти реформы, и тогда решайте, противоречат ли мои законы природе.

Лучшим из всех возможных законов, несомненно, должен быть признан тот, что нарушается редко. Очевидно, он прекрасно гармонирует с нашими страстями, а также с особенностями климатического пояса, где нам довелось появиться на свет. Закон есть сдерживающее начало; но самой лучшей уздой считается та, которую нельзя порвать. Сила сдерживающего начала, следовательно, зависит не от количества постановлений, но от их качества.

Вы рассчитывали сделать народ счастливым, умножив число карающих законов, тогда как в действительности требовалось снизить количество преступлений. А знаете ли вы, почему злодеяния творятся все чаще и чаще? Они множатся из-за безобразного устройства вашей системы правления, когда порой невозможно не преступить закон, и — это самое главное — из-за того, что отдельные глупцы приписывают смехотворную важность ничтожным мелочам.

В государствах, подчиненных христианской морали, ужаснейшими преступлениями считались прежде всего те, что осуждались учением Церкви. Мало-помалу вы стали считать преступлениями нравственные грехи; вместо того чтобы положиться на божественную справедливость, вы, в охватившем вас гневе, присвоили себе право подражать Господу, колесовали и вешали и в своих ложных мудрствованиях дошли до мысли, будто Господь сжигал бы и карал людей за ничтожные проступки — по сути дела, мнимые, — хотя безграничное божественное величие несовместимо с подобными мелочами.

На сходных софизмах основываются почти все законы Людовика Святого.[68] Об этом известно, но никто не спешит внести исправления, ведь гораздо проще отправить человека на виселицу или колесовать, чем задуматься о причинах неправедного осуждения. В первом случае верный страж законов спокойно наслаждается приятным ужином в компании с Фриной или Антиноем, тогда как во втором ему поневоле пришлось бы пожертвовать пленительными часами досуга ради углубленных исследований. Так не проще ли, ради собственной выгоды повесить или колесовать дюжину несчастных, чем посвятить три месяца своей жизни прямым служебным обязанностям?

Вы постоянно накладываете на сограждан все новые и новые цепи, ни на секунду не задумываясь о способах облегчить их тяжкую участь, ведь вам даже не приходит в голову мысль о том, что люди могут прекрасно обходиться и без этих цепей — символа варварской жестокости.

Мир управлялся бы лишь одним законом, если бы закон этот был хорош. Чем ниже наклонять ветви, тем легче сорвать висящие на деревьях плоды; но когда ветви свободно устремляются вверх, добраться до плодов удается лишь немногим, так что число расхитителей садов заметно сокращается. Опаснейшие преступления совершенно исчезнут, если вы установите равенство имуществ и общественного положения, если единственным собственником в стране будет государство, выдающее каждому гражданину в пожизненное пользование средства для поддержания счастливой жизни. Пример тому — государственное устройство Тамое. Итак, не существует такой мелочи, что нельзя было бы воплотить в жизнь с достойным величием. Отмените ваши многочисленные законы, и вы тут же сократите число преступлений. Пускай против определенного правонарушения применяется лишь один закон, пусть закон этот гармонирует с порядком природы, пусть он определяется ее велениями, и тогда у вас переведутся злодеи. Подумайте же теперь, молодой человек, поразмышляйте вместе со мной и решите, что будет лучше: искать новые способы наказания или же найти средство, способное воспрепятствовать появлению злодеяний».

«Заме, — сказал я властителю острова, — ваш единственный и достойный уважения закон нарушается на каждом шагу. На земле нет такого места, где бы ежеминутно дурной человек не причинял бы страданий своему ближнему, хотя сам он вряд ли бы согласился терпеть что-либо подобное».

«Да, — отвечал мне старец, — ведь злодею по-прежнему выгодно нарушать закон; уничтожьте же эту выгоду, и тогда вы отнимете у него мотив преступления. В этом и заключается великая реформа законодателя, и, смею надеяться, мне удалось воплотить ее в жизнь. Допустим, Павел обворовал Петра с немалой для себя выгодой, так как он был беднее Петра. Разумеется, вор нарушил естественный закон, ведь он совершил такое действие, какое вряд ли бы пожелал претерпеть сам. Но пока он видит в краже выгоду, воровство, очевидно, сохранится. И вот я ввожу мою систему равенства: и Петр, и Павел теперь обладают равными состояниями, так что воровать более не имеет смысла. Петр, владея своим имуществом, уже не беспокоится его потерять или беспокоится намного меньше. Точно так же обстоит дело и в других случаях».

«Но души некоторых людей настолько испортились, — продолжал я возражать Заме, — что они уже не поддаются исправлению. Очень многие творят зло без видимых причин. Сегодня всеми признано, что отдельные субъекты совершают преступления ради удовольствия, связанного с нарушением закона. Тиберий, Гелиогабал и Андроник известны своими мерзкими поступками, совершенными ради варварского наслаждения убивать».

«Здесь мы сталкиваемся с иным случаем, — сказал Заме. — Тех людей, о которых вы говорите, не сдержишь законами; более того, следует остерегаться вообще принимать к ним какие-либо меры, ведь увеличивая препятствия, вы тем самым умножаете удовольствие, возникающее по их преодолении. Вы заметили, что эти индивиды услаждаются лишь нарушением законов. Но если бы они не видели перед собою запретов, то, возможно, и не погружались бы в пучину зла».

«С помощью какого закона все-таки можно их остановить?»

«Посмотрите на это дерево, — продолжал свою речь Заме, показывая на одно из деревьев со стволом, покрытым узловатыми наростами. — Неужели вы думаете, что его удастся когда-нибудь выпрямить, даже приложив немалые на то усилия?»

«Нет».

«Значит, пусть растет себе спокойно, ведь и оно приносит пользу, к примеру дает тень. Будем же отдыхать в тени, и не станем слишком внимательно разглядывать ствол. Люди, о которых вы говорили, встречаются редко, так что они не внушают мне ни малейшего беспокойства. При общении с ними я взываю к их благородным чувствам,