Алина и Валькур, или Философский роман. Книга первая - Маркиз де Сад

постоянно размахивать хлыстом, мы лишим граждан храбрости, унизим их и в конце концов погубим. Нам придется все время возвращаться в нашей беседе к данному предмету: мне хочется поделиться с вами некоторыми моими идеями относительно законодательства. Думаю, я смогу тем вернее рассчитывать на одобрение с вашей стороны, чем яснее вы увидите, что идеи эти принесли счастье моему народу.

Если говорить о раздаваемых мною наградах, — продолжал Заме, — то они ограничиваются воинскими званиями. Разумеется, все граждане — прирожденные солдаты, всегда готовые защищать родину; здесь среди них не делается различий. Но кто-то же должен вести их на врага, поэтому я и учредил воинские звания с целью поощрить заслуги и таланты. Добрый каменщик таким путем становится лейтенантом государственных воинских подразделений; гражданин, чей разум и добродетель признается единодушно, удостаивается звания капитана; славный земледелец будет майором и так далее. Все это, безусловно, химеры, но они льстят самолюбию. Никогда не следует прибегать к очень жестоким наказаниям, и в такой же мере не надо придавать большого значения наградам; лучше всего остановиться на таком средстве, что максимально затрагивает самолюбие. Используя самолюбие и честь, вы поощрите граждан выполнять любые задачи. Но правильно выбрать средства удается лишь после изучения человеческой природы, поэтому я не устаю повторять, что это познание, эта наука — первейшее искусство, коим должен вооружиться законодатель. Я прекрасно знаю, что гораздо удобнее иметь (как у вас в Европе) равные наказания и награды, что-то вроде ослиных мостов, по которым пройдут как мелкие, так и крупные нарушители, приемлемо это для нас или нет. Несомненно, это удобнее, но является ли то, что удобнее, наилучшим? Ведь ваши наказания в действительности никого не исправляют, а награды так мало льстят самолюбию. Сумма пороков в итоге остается примерно той же, добродетелей ни на одну не становится больше, так что и по прошествии столетий вам не удалось исправить порочную природу человека».

«Но у вас существуют, по крайней мере, тюрьмы? — спросил я Заме. — Эти узилища, необходимые в любом государстве, надеюсь, не забыты при вашем мудром правлении?»

«Молодой человек, — отвечал мне законодатель, — я удивляюсь тому, что, при всей вашей рассудительности, вы, тем не менее, задали мне этот вопрос. Разве вы не знаете, что тюрьма — опаснейшее и худшее из возможных наказаний, юридический пережиток, взятый на вооружение тиранией и деспотизмом? В древности человека, которому предстояло предстать перед судом, необходимо было иметь поблизости, поэтому его, вполне естественно, заключали в темницу. Обычай этот сохранился во времена варварства, поскольку такая жестокость (как и все прочие суровые меры) могла возникнуть лишь среди людей, ослепленных невежеством. Бестолковые судьи, не осмеливаясь в неясных случаях ни осудить, ни оправдать ответчика, посчитали для себя лучшим оставить его в тюрьме, очистив, таким образом, свою совесть. Да, они не лишили его жизни, но и не возвратили обществу. Можно ли было придумать что-либо более нелепое?

Если человек совершил преступление, ему должен быть вынесен приговор, а если окажется, что он невиновен, то его надо выпустить на свободу. Любое другое решение неправильно и порочно. Придумавшие это гнусное учреждение, вероятно, пытались оправдаться, уверяя, будто бы тюрьма исправляет человека. Но как плохо знали они человеческую природу, если предполагали, будто бы заключение способно дать такие результаты! Негодяя нельзя исправить в изоляции от людей; напротив, его нужно вернуть обществу, пострадавшему от его действий. Тогда общество будет наказывать преступника ежедневно, и только такая школа может его исправить. Но когда он, всеми оставленный, пребывает в роковом одиночестве, в беспомощном состоянии, пороки его только усугубляются, кровь кипит, мысль волнуется. Будучи не в силах удовлетворить свои желания, он укрепляется в преступных наклонностях и выходит из тюрьмы злодеем хитрым и опасным. В самом деле, тюремщики, вооруженные цепями, скорее похожи на укротителей диких зверей, но человек — подобие Господа, сотворившего Вселенную, — не должен терпеть такого унижения.

Если гражданин в чем-либо провинится, нужно позаботиться об одном: наказание, если вы желаете поступать справедливо, должно принести пользу ему или обществу. Любая другая кара есть не что иное, как бесчестие. Заключенному тюрьма, разумеется, пользы принести не может: мы уже видели, что среди бесчисленных опасностей, связанных с этим видом пытки, человек делается только хуже.

Когда заключение производится тайно — а именно так предпочитают действовать во Франции, — оно также не приводит ни к чему хорошему: люди, ничего о том не ведая, не страшатся такого наказания.

Короче говоря, тюрьмы — непростительное злоупотребление, ничем не оправданное и достойное всяческого осуждения; отравленный ядом кинжал, попавший в руки узурпатора или тирана; бесчестная монополия, доходами которой пользуются заковывающие людей в цепи владыки и негодные плуты, живущие за счет попавших в эти цепи несчастных, — плуты, способные на любую клевету и ложь, лишь бы продлить мучения своих жертв; опаснейшее из средств, легко даваемое семьям, чтобы ожесточиться против одного из родственников, будь он виновен или нет, и безнаказанно излить на него ненависть, вражду, ревность и месть остальных родственников. Заключение, наконец, есть беспричинное злодеяние, есть действие, противоречащее конституции каждого государства, и взято оно на вооружение королями только из-за слабости подчиненного им народа.

Допустим, некто совершил какой-либо проступок, так заставьте его загладить свою вину, принеся пользу обществу, покой которого он осмелился нарушить; пускай он старается изо всех сил, лишь бы общество получило полное удовлетворение и простило ему грехи. Но ни в коем случае не удаляйте его от общества, не лишайте свободы, ибо человек, находящийся в заключении, неспособен сделать добро ни себе, ни людям. В странах, где позволяют себе до такой степени унижать граждан, несчастные жертвы совершенно бесправны, зато мошенники решают все. В этих странах за любым из действий властей скрывается могущество денег или влияние женщин, а любовь к людям и справедливый суд попираются наглыми деспотами и узурпаторами.

Но если бы ваши тюрьмы, где по вашей же вине страдает множество несчастных людей, которые скорее всего лучше тех, кто их туда посадил, или тех, кто их там охраняет, — повторяю, если бы эти неразумные тюремные заключения помогли, я не говорю двадцати или десяти, а хотя бы одному человеку встать на истинный путь, то я, разумеется, посоветовал бы вам продолжать так поступать и дальше, думая, что вина лежит на заключенных, почему-то не желающих исправляться, но не на самом учреждении, которое непременно должно исправлять заблудившихся людей.

Однако же абсолютно невозможно привести хотя бы один тому пример, невозможно показать человека, исправившегося в тюрьме.

Да и как ему стать лучше? Как исправиться в местах гнусного унижения? Разве