Алина и Валькур, или Философский роман. Книга первая - Маркиз де Сад

Однако же у нас, должен в том признаться, благотворительность не сводится к ханжескому завещанию имуществ, от которых жиреют одни монахи, или к раздаче милостыни, поощряющей только бездельников. Мы предпочитаем помогать соседу, помогать слабым, заботиться о стариках и больных, воспитывать детей в согласии с добрыми нравами, предупреждать ссоры и внутренние раздоры. Если природа насылает на нас какие-нибудь бедствия, мы их переносим, и в этом проявляется наше мужество. Не следует ли приписать данному созидательному виду добродетели большую ценность, нежели порыву, повинуясь которому мы безжалостно уничтожаем себе подобных? Но, когда речь идет о защите отечества, воинская доблесть окружается нами ореолом возвышенного благородства. Ну, а дружба, ведь ее также причисляют к добродетелям, разве у нас она не распространена повсеместно и ее крепкие узы не доставляют гражданам огромного удовольствия?

Мы гостеприимны, с радостью принимаем у себя наших друзей и соседей; несмотря на всеобщее равенство, у нас не угас дух соперничества. Я покажу вам наших плотников и каменщиков, и вы сами увидите, с каким задором они стараются превзойти друг друга в искусстве обтесывать камни и придавать им надлежащую форму, с какой сноровкой они работают, как умело строят дома и возводят иные сооружения».

«И тем не менее, — продолжал я спорить с Заме, — что бы вы мне ни говорили, я различаю в вашем государстве два разряда людей. Ремесленники — это всего лишь наемные рабочие, значит, они невысоко ценятся в общественном мнении и тем самым отличаются от прочих граждан, которые не трудятся физически».

«Заблуждение, — отвечал мне Заме, — между тем, кого минуту назад вы видели возводящим здание, и тем, кого вчера вы видели допущенным к моему столу, не делается ни малейшего различия.

Их общественное положение абсолютно одинаково, имущественное состояние то же самое, уважение сограждан равное. В общем, они ничем друг от друга не отличаются. Вы ошибаетесь, полагая, что один вид труда возвеличивается в ущерб иной деятельности. К примеру, моя сноха, Зилия, вызвавшая ваше восхищение, — дочь одного из искуснейших наших ремесленников: в награду за его заслуги я согласился принять ее в свою семью.

Профессиональные различия объясняются только природными склонностями молодых людей. Один из них, допустим, обладает способностями к сельскому труду, а любой другой вид работы, не соответствующий его предрасположенности, вызывает у юноши отвращение. Значит, он будет возделывать доверенный ему государством участок земли, помогать в сельских работах островитянам, а также давать им советы по вопросам, находящимся в пределах его познаний. Второй юноша ловко управляется с рубанком — мы делаем из парня столяра. В орудиях труда недостатка не испытывается, ведь я привез из Европы множество ящиков с инструментами. Когда железо стачивается, мы восстанавливаем его при помощи золота из нашей жилы; таким образом, этот презренный металл хотя бы в одном случае идет на полезное дело. Третий воспитанник проявляет склонность к строительству — он становится каменщиком. Но все они не наемные рабочие: в оплату за их труд островитяне оказывают им какие-нибудь другие услуги, так что все работают на благо государства. Какой же мерзкий предрассудок способен унизить труд граждан? Почему это вдруг островитяне начнут относиться к рабочим с презрением? Если бы я и пожелал ввести различия, то сделал бы такое, разумеется, не в пользу бездельников. В государстве наибольшим уважением должен пользоваться отнюдь не праздный лентяй. Лишь тот, кто приносит своим трудом пользу, может рассчитывать на высокую оценку своих заслуг».

«Но вознаграждения, которыми вы удостаиваете людей заслуженных, — сказал я Заме, — непременно вызовут зависть, ведь когда кто-нибудь отмечается наградой, независимо от ваших намерений он уже отличается от прочих. Разве я не прав?»

«Опять заблуждаетесь, заслуженные награды только подстегивают соревнующихся, никогда не разжигая чью-либо зависть. С этим пороком мы начинаем бороться с детства наших воспитанников, приучая их подражать тем, кто хорошо выполняет какую-нибудь работу, и даже стремиться, если возможно, превзойти их. Но завидовать никому не следует, ибо из-за зависти человек страдает, его душа находится в удрученном состоянии. Зато усилия, направленные на то, чтобы превзойти какого-нибудь прекрасного работника, приносят чувство внутреннего удовлетворения, что мы всячески приветствуем. Эти принципы, внушаемые детям чуть ли не с колыбели, позволяют полностью выкорчевывать даже слабые зачатки ненависти. Дети стремятся достичь результатов других или даже превзойти их, но отнюдь не ненавидеть; так все понемногу становятся добродетельными».

«А наказания? Какие наказания вы применяете?»

«Очень легкие, ведь они сообразуются с преступлениями, встречающимися среди островитян. Мы стыдим преступника, но никогда не лишаем его чести; с того мгновения как общество оттолкнет от себя обесчещенного человека, ему не останется ничего, кроме безысходного отчаяния. Это печальные следствия, не способные привести ни к чему доброму: несчастный неизбежно должен сделать грустный выбор между самоубийством и виселицей. Но если, отказавшись от ужасных предрассудков, отнестись к нему чуть терпимее, то его можно вернуть в лоно добродетели и даже побудить когда-нибудь совершить героический поступок. Наши наказания ограничиваются вынесением публичного порицания. Я хорошо изучил характер моего народа. Люди здесь чувствительные, гордые и честолюбивые. Если они ведут себя плохо, я стараюсь выставить их на смех; когда гражданин совершает какое-нибудь серьезное преступление, его водят по городским улицам в сопровождении двух глашатаев, зычными голосами извещающих о том, каким проступком обесчестил себя этот человек. Поразительно, насколько эта церемония противна островитянам: они едва ее выносят, вот почему я прибегаю к ней в особо тяжелых случаях.[61] Легкие нарушения я исправляю иначе. К примеру: какая-нибудь семья нерадиво возделывает участок, доверенный ей государством. Тогда я перевожу эту семью в другой дом, стоящий на необработанной земле, поэтому, чтобы добыть пропитание, лентяям приходится трудиться с удвоенной энергией. После того как у них проснется любовь к труду, я возвращаю им прежний участок.

Что касается преступлений против общественной нравственности, то виновники, живущие в других городах острова, обязаны носить на своей одежде определенный знак, а если это жители моей столицы, я запрещаю им показываться мне на глаза, так как никогда не принимаю у себя ни распутного мужа, ни жену-прелюбодейку. Испытав такое унижение, островитяне приходят в отчаяние. Здесь меня все любят, и всем известно, что двери моего дома всегда открыты для людей, уважающих добродетель, следовательно, нужно вести порядочную жизнь или же навсегда лишиться общения со мной. Итак, они исправляются и меняют прежний образ жизни. Вы не представляете себе, сколько людей мне удалось наставить на путь истинный при помощи этих невинных средств. Чувство чести для мужчин — сдерживающее начало; умея им управлять, можно заставить человека сделать все что угодно. Но если