журнал "ПРОЗА СИБИРИ" № 1995 г. - Павел Васильевич Кузьменко

— А чё мне помнить-то?

— Мы от Гришки поехали?

— Поехали.

— Поехали. А куда поехали?

— Я — за кумом, ты — за поросятами.

— В Чалбышеву, значит.

— Слушай, а мы не в Кеми?! — предположил опять Семен.

— Тише — это раз, тут и так слышно,— сказал ему Костя,— а два — ты чё, совсем, что ли рехнулся? Кемь-то, слава Богу, в трех километрах от дороги течет, само мало, ближе нигде и не подходит.

— А вода?.. У кумовых ворот такой лывы... после дождей-то разве что...

— Так вот... От Гришки-то поехали?

— Поехали.

— Ну, это я помню... помню, что на телегу залазил. Дак а потом?

— А потом... да слушай, чё ты привязался... Ехали... Разговаривали.

— По дороге?

— По небу, падла! — Семен рассердился.

— А ты не кипятись... Может, в лес съехали?.. Ну ладно, а дальше?

— Что — дальше?

— Ехали, разговаривали, а дальше?

— А дальше... Мужик с гармошкой.

— Чё за мужик, откуда? — удивился Костя.— Я никакого мужика чё-то не помню.

— A-а, нет,— вспохватился Семен,— мужика не было... у меня был, а у тебя не было.

— Как это, у тебя был, а у меня не было?

— Ну, так вот... Костя, может, мы того?..

— Кого — того?

— Ну, это дело... Может, померли? Как Серафим Дураков. Я слышал...

— А конь — тот тоже с нами, чё ли, помер...Ну-ка, потише.

— А?

— Собаки?

— Это?.. Собаки,

— Охотники?

— Да ночью-то...

— А у избушки?..

— Собак сильно много. Не видывал по стольку у охотников. Деревня, наверное?

— Семен.

— А?

— Во-он.

— Чего — во-он?

— Огонек.

— Да? Где?

— Да вон же.

— Да где? Я вижу, что ли, куда ты тычешь.

— Вот... на мою руку, вот... палец мой... Чувствуешь, куда показывает?

— Ну у тебя и палец.

— А чего?

— Да ничего... как огурец. Ну?

— Видишь?

— Ни хрена... темно всё только.

— A-а, тебе, наверно, зад Гнедков мешает?.. Сюда попробуй-ка... давай чуть сдвинься-ка... во... Палец как палец, пальцев не видал.

— Видеть-то видел, но не щупал так, в потемках.

Семен наклонился к Косте, поискал глазами и заметил вдалеке мерцающий огонек.

— Высоко... как на небе будто.

— Ну не на небе же! А может, на горе?

— Такое может быть... ведь не на небе же. Чё это за деревня? Или заимка чья?

— А если это Кемь, то мы в...

— Чё эта Кемь тебе далась! Не могли же мы сорок километров проехать. Не двое же суток ехали.

— Не могли?

— Ну сам-то пораскинь.

— Да. Если это Шелудянка, то... ну да, в полено-мать! Ну как же это сразу-то я не допетрил. Чалбышево! И точно что. А огонек, парень, на яру,— Семен почувствовал на руке вожжи и зло хлестнул ими всхрапывающего Гнедка.— Куда ты нас завез, придурок бешеный?! Ишь ты, холера! Так и утопить мог. Нарочно, наверное, падла.— Конь, испугавшись, рванулся, но сдвинуть с места телегу не смог.— Тпр-р-рр! Не утопил, дак утопишь... как котят. Куда тут плыть!

Говорили они уже громко.

— Семен, давай-ка спичку,- что ли, чиркнем, посмотрим хошь. Мои-то промокли, конечно... так и есть! У тебя сухие?

— Вроде бы сухие.

Огонек осветит их лица. Приятели взглянули друг на друга, а затем, прикрыв ладонями от огонька глаза, стали осматриваться.

— Вроде трава блестит, ли чё ли?

— Трава вроде.

— Трава. Она же почти у гнедковой морды!

Семен обжег палец и поспешно .бросит спичку. Слышно было, как, угасая, та зашипела на воде. Стало будто бы еще темней.

— А сзади? — спросил Костя.

— Сейчас,— отозвался Семен, возясь с коробком.— Руки, как крюки, мать бы их.

Вспыхнула спичка.

— Ого-го! Ни шиша тут не разглядишь. Одна вода. Поехали вперед, на берег.

— А это не остров?

— Ну и хрен с ём, что остров. Не в воде же сидеть. Остров, дак хошь костерок разведем... Да и огонек-то все равно там.

Семен стегнул коня.

— Эх, мать твою, кобылу... Н-но-о-о... нн-ну-у-у... Эй, чтоб тебя спучило.

Колоколец верещал, будто издеваясь: тому лишь бы звенеть, а где, неважно. Гнедко перебирал в воде ногами, храпел от натуги, но вырвать колеса из засосавшего их дна ему так и не удалось.

— Вот, пропастина!

— Давай сойдем,— предложил Костя.

— Утонуть захотел! Здесь по пояс, а чуть в сторону — может, и яма. Не утонешь, дак простудишься — не июль-месяц. Да и пловец из меня...

— А мы по оглобле, а там прыгнем. Морда-то Гнедка, видел, почти над берегом...

— Верно, а, — оживился Семен.— Чё за деревня, хошь узнаем, а то как-то неспокойно, паршиво на душе, когда есть-то ты вроде есть, а где есть... подумать страшно... Чалбышево, дак к куму прямо. У него найдется, наверное, чем согреться,

— А конь?

— Да хрен с ём! Сам заехал, пусть стоит. А рассветает, вытащим... Навряд ли глубже засосет?

Придерживаясь сначала за спину Гнедка, затем за хомут и дугу, они прошли по оглобле.

— Посветь-ка,— сказал Костя, собравшись прыгать.

Семен зажег спичку, поднял ее над собой. Костя примерился и прыгнул.

— Ну и как, нормально? — поинтересовался Семен.

— Нормально.

— Не зыбко?

— Твердо.

— Ты отошел? Посторонись-ка, а то сшибу...

— Давай. За хомут только не зацепись.

— Ox-ха, склизко-то как! Фу ты, а ноги-то как затекли.

Костя на слух отыскал Семена и помог ему подняться.

— Обожди, Костя, я руки сполосну.

Заржал Гнедко, Эхо понеслось во мрак, впотьмах ударяясь обо всё встречное. Собаки, услышав его, залаяли дружнее.

— Завез, паршивец, теперь сиди здесь до утра, пошевели своей мозгой-то... ум бы тебе — ну, хошь бы бабий... Костя, ты где?

— Вот он я. Куда пойдем? На собак или на огонек?

— Собаки-то со всех сторон... Лучше уж на огонек. Огонек — тот всё на месте, а собаки — те бегают.

Прислушиваясь к шагам друг друга, они стали подниматься по склону, не теряя из виду желто-красный маяк, который для них будто и засветил не ложившийся до сей