Путь Абая. Книга I - Мухтар Омарханович Ауэзов

аса Божея. Из огромной толпы верховых, двинувшихся к месту сбора, вырывались вперед и неслись к долине наездники на легконогих, как сайгаки, резвых скакунах, что должны были принять участие в большой байге. Громкие мужские голоса, шумные приветствия, возгласы восхищения и молодцеватые выкрики наполнили горную долину. За какое-то мгновение все участники аса оказались в седлах.

Абай не мог представить себе, сколько же народу собрала годовая тризна, он никуда не выезжал из своего юрточного гостевого лагеря. Его гости были издалека, они должны были сегодня заночевать здесь, и надо было позаботиться об их вечерней трапезе. Поэтому Абай, Изгутты и их люди не могли отвлекаться на развлечения и зрелища. Джигиты смирились и тоже остались на местах, беспрекословно подчинившись Абаю, который не отпустил их. Один лишь Ербол, не устояв перед всеобщим порывом, со словами: «Буду вашим вестником» умчался на место проведения скачек. Он и правда несколько раз возвращался галопом назад и, торопливо сообщив новости, вновь уносился прочь. Это с его слов Абай узнал, что на празднике присутствует несколько тысяч человек.

Когда Байсал с призывным кличем, со стягом в руке поскакал с места сбора в сторону Карашокы, где находится просторная равнина для скачек, за ним с потрясшим горную долину многотысячным грохотом копыт понеслась вся огромная лава конников. Казалось, потоку конницы нет конца и края. Только теперь Абай и его люди смогли убедиться воочию, какая громада людская собралась на асе Божея. Улжан, Айгыз и все другие женщины обслуги выбежали из хозяйственных юрт и, замерев на месте, как зачарованные смотрели на проносящийся мимо поток верховых.

В очередной раз подскакавший Ербол сообщил, сколько лошадей примет участие в розыгрыше большой скачки: сто пятьдесят лучших скакунов от всех присутствующих на асе родов. Призы получат десять самых быстрых коней. Каждый приз будет состоять из «девяток», на главный приз предназначена «девятка» во главе с верблюдом, вторая наградная «девятка» увенчивается серебряным слитком, который привезла Улжан. Призы борцам-палванам также состояли из «девяток».

В полдень Улжан вызвала Абая и сообщила ему, что если гости останутся еще на день, то мяса может не хватить. Надо было позаботиться заранее, поэтому Абай и не пошел на торжества. Он срочно направил Изгутты и Мырзахана домой в Ботакан, чтобы они пригнали пять отгульных стригунов и доставили еще кумысу. Большая часть гостей аса сегодня ночью отправится по домам, но гости Абая могут задержаться еще на сутки.

Так что Абаю надо было предупредить своих, чтобы не расхолаживались и без задержки слали все, что он просит прислать. К тому же большая и постоянная забота была о воде и дровах. Абаю и краем глаза не пришлось полюбоваться на великие торжества и конные игрища в честь аса Божея. В заботах, суете и постоянном беспокойстве прошли для него предыдущая ночь и весь день поминок, а впереди предстояла еще одна не менее хлопотливая бессонная ночь. Вечером гости вернулись усталые, запыленные, изнемогающие от жажды. Их встретили приветливые, улыбающиеся, нарядные молодые джигиты. Они для начала напоили гостей прохладным золотистым кумысом, затем подали чай. В юрты внесли огромные самовары, пыхтевшие клубами пара, их тащили за ручки по два джигита. В юртах сразу стало шумно, весело и уютно.

Второй вечер по вниманию к гостям и обилию угощения вышел не хуже вчерашнего, а в чем-то даже и превосходил прошлый. Так как люди из ближних мест уже разъехались по своим аулам, в юрты Абая зашли проведать самых дальних, оставшихся на ночевку гостей из Семиречья старшины родов Байсал, Байдалы и Суюндик. Еще со вчерашнего дня Улжан приглашала их, чтобы они могли побыть с гостями - нагаши Божея, а также чтобы почувствовали и на себе гостеприимство очага Кунанбая.

Итак, Абай не спал и эту ночь. Это была уже третья бессонная ночь.

На другой день Абай с утра позаботился о последнем обеде для отъезжающих семиреченцев. Когда обед завершился и наступило время «возвращения дастархана», почтенный седобородый аксакал рода Найман подозвал Абая, произнес слова благословения-бата над юношей и потом с глубоким, искренним чувством благодарил его за доброе гостеприимство.

После обеда вдруг разом все - Улжан, Изгутты, Улжан и Ербол - обратили внимание на то, как выглядит их любимый Абай. На нем лица не было, посерел он и осунулся так, что выглядел человеком, долго пролежавшим в объятиях болезни. Воспаленные глаза были налиты кровью, щеки ввалились, утратили румянец, и весь он выглядел каким-то потерянным, взъерошенным, вызывая у тех, кто на него смотрел, чувство безмерной жалости.

Впрочем, не намного лучше выглядели и сам деловитый Из-гутты, и неугомонный Ербол. Все трое, поглядев друг на друга, от всей души расхохотались, потешаясь над самими собой.

- Что тут скажешь! Выглядим, как у того бедняги Караши кляча, которая вчера вымоталась на скачках, села на хвост, растопырила передние ноги, да так и просидела враскоряк всю ночь до рассвета, - заметил Ербол.

- Да, сейчас хочется только одного - упасть бы на этом месте и спать, спать! - признался Абай.

Но тут подошел Байдалы и пригласил их всех к дому Божея. Надлежало провести обряд завершения годовой тризны. Что означало - будут забивать год назад предназначенных к тому жертвенных коней Божея, а также снимут траурный стяг с дома покойного.

При этих обрядах присутствие родственников покойного обязательно. И во главе с аксакалом из нагаши Божея все тобык-тинцы дружно направились к траурному дому покойного. Когда они подошли, из юрты вышли женщины, уже год находившиеся в трауре. Из-за опоясывающего юрту аркана Байдалы вынул за древко черно-белый стяг, что был поставлен справа от входа, и подал его Байсалу. Тот, как требовал обычай, бросил стяг на землю и ногою переломил древко. Это был первый знак к окончанию траура. Ас завершился, прошел год по смерти Божея.

Теперь предстояло развязать узлы скорби, разобрать юрту, предварительно сняв в ней все убранство. По знаку Байдалы внутрь юрты вошел Суюндик с большой толпой народу. Начали развязывать траурные тюки, содержимое которых уходило на раздачу в память усопшего. Две дочери Божея и его безутешная байбише сидели с безучастным видом, спиной к правой стороне юрты, и монотонно голосили. К ним присоединились с плачем, рыданиями и причитаниями все остальные. Голоса скорбящих слились в последнем вопле по Божею. Это был второй знак к окончанию траура.

После прочтения молитвы из Корана все вышли из юрты наружу. И следовало подать третий знак к окончанию траура. К юрте подвели двух жертвенных коней Божея. Он на них ездил в