Современные венгерские повести - Енё Йожи Тершанский

Сознательно позабыв о своих вещах, я направился в кафе «Эржебет». Там я перекусил, согрелся и почувствовал, что у меня поднялось настроение. Посетителей было мало; это тоже мне понравилось. Невдалеке от меня сидели и весело смеялись две женщины. Одна из них, блондинка с круглым лицом, приглянулась мне, хотя, говоря откровенно, блондинки — не мой идеал, тем более круглолицые. Посвящать в свои планы официантку мне не хотелось, поэтому я достал портсигар и, хотя в кармане у меня была зажигалка, подошел «за огоньком» к этим двум женщинам.

Затем я пересел к ним за столик и не изменил своего намерения даже тогда, когда из разговора с ними выяснилось, что обе они — профессиональные проститутки.

Более того, я страшно обрадовался, что эта блондинка решит мою жилищную проблему. Без сомнения, ночь я проведу у нее. Я прямо сказал ей об этом. Она быстро заказала что-то, мы весьма уютно посидели еще с полчаса и, не дожидаясь закрытия кафе, пошли «домой».

Я женатый человек, и у меня уже тогда был маленький сын; поэтому я не имел обыкновения в каждом новом гарнизоне заводить себе новую женщину, но то был особый вечер, да и положение в городе было особое.

Блондинка, назовем ее Бетти, подхватила меня под руку, и я почувствовал, что она дрожит.

— Ты так мерзнешь? — удивился я.

— Это нервная дрожь, — ответила она. — От холода я так не дрожу.

Однако когда мы добрались до одноэтажного домика, в одной из комнат которого, выходящей во двор, она жила, и включили свет, Бетти успокоилась.

— Как хорошо, что ты спокоен! — улыбнулась она мне.

Тогда я не совсем ее понял, и только позднее до меня дошло, почему она похвалила мое спокойствие.

В таком дружелюбном тоне протекал наш разговор. У нее, к счастью, был будильник, мы поставили его на пять часов. К половине шестого утра мне, в соответствии с полученным указанием, надлежало быть на вокзале.

— Иногда он забывает звонить, — лукаво хихикнула Бетти и тут же стала жаловаться на то, что у них в доме нет водопровода, а следовательно, и ванной комнаты. Отгородившись от меня ширмой, она принялась мыться над тазом. А я тем временем занялся будильником.

Уже миновала полночь. Комнатка, что так тепло приняла меня, начала выстывать. Пока Бетти вытиралась полотенцем, я посоветовал ей подбросить еще уголька в печку. В полудреме я зевнул. А она серьезно сказала:

— Не забудь только положить деньги на стол. Я не люблю сама залезать в кошельки клиентов, и, может быть, на рассвете я буду проспать.

Она коряво говорила по-венгерски.

Немного сконфуженный, я достал из кармана френча, повешенного на стул, кошелек. Сначала я было вытащил десятку и положил на ночной столик, но, не успев еще убрать кошелек, передумал: десять пенге, конечно, мало. Сказывалась моя неопытность. У меня была еще полсотенная бумажка, — я оставил ее, а зеленую десятку положил обратно в кошелек.

Утомленные, мы заснули. Так и не погасив света. И первое, что мне приснилось — собственное мотовство и легкомыслие.

Поздор

Всю свою военную жизнь я всегда действовал и поступал по уставу внутренней службы и только в тот единственный день отступил от него. Но ведь к тому времени я уже три недели как не мылся. Стоя по стойке «смирно» перед командиром батальона, я думал про себя: без точного описания фактов мне не выйти сухим из воды. А что такое «описание фактов», я тогда уже хорошо знал: это последний шаг к военному трибуналу. Когда я выслушал приговор, а вернее, приказ, мне сразу стало легче на душе. А потом я сказал себе: хотя командир дивизиона и пользуется большими дисциплинарными правами, неявка офицеров на сбор по тревоге вряд ли может повлечь за собой более тяжкое наказание для младшего офицера. Господин подполковник строго спросил:

— Почему господина прапорщика не было на квартире? Ведь я приказал быть в полной готовности к объявлению тревоги.

Человек, проходящий испытательный срок кандидата на офицерский чин, не смеет в этом случае возразить, что он, мол, не знал о готовности к тревоге, тем более что находился дома. Я упрямо молчал в ответ. Когда чувствуешь несправедливость по отношению к себе, молчание — единственный выход. А командир пусть думает, что хочет. Очень плохого он все равно не подумает, если подчиненный лихо вытянулся перед ним в струнку. А там, глядишь, гнев его остынет, и наказание будет смягчено.

Должен сознаться, что сам я считал вынесенный мне приговор довольно мягким, и он не изменил его. Он сказал:

— За неявку на сбор офицеров по тревоге, вы, господин прапорщик, примете командование приписанными к жандармерии и расчлененными подразделениями. Местонахождение — клуб левенте[38]. Связь поддерживать со мной и с господином старшим лейтенантом Кепиро.

Я обрадовался этому и чуть было не выпалил: «Так точно! Но осмелюсь доложить, что…» Однако смолчал, услышав, что мы окажемся вместе с Шани Кепиро. В Сегеде мы с ним два семестра посещали юридический факультет. Я бросил учиться из-за денег, да и потому, что надо было сдавать дополнительные экзамены. А он окончил. Вот тебе и Шани Кепиро! И он здесь!

А случилось все потому, что мой денщик-разиня не вытащил меня из ванны, куда я забрался еще ночью, когда вернулся с Тительского нагорья. Там у нас и квартир-то не было, не то что ванной. Мы перекрыли местность, а жандармы установили на ней патрулирование. Вернулся я, значит, в полночь, а на столе меня ждала записка (лучше бы, конечно, если бы меня ожидала в постели сама хозяйка…): «Я подскочила в Пешт, любезный господин прапорщик, 21-го возврачусь».

Она была сербкой, и потому не в ладах с венгерским правописанием. Квартира осталась нетопленой.

Что прикажете делать, если я в кои веки собрался помыться? Я зажег газовую колонку, подождал, пока согреется вода и в ванной станет тепло. Потом забрался в ванну и, по мере того как вода остывала, доливал горячей.

Наверно, было раннее утро, когда пришел мой денщик с сообщением, что меня вызывали по тревоге на сбор офицеров. Зайдя в комнату, он увидел, что постель моя не разобрана и меня нигде нет. Этот простофиля решил, что я провожу ночь у какой-нибудь бабенки. Он вернулся в казарму и доложил. А заглянуть в ванную ему и в голову не пришло. Правда, я сидел там очень тихо — я сам не заметил, как задремал в