Голова сахара. Сербская классическая сатира и юмор - Йован Стерия Попович

— Но…

— Сначала выслушайте, а потом будете возражать. Как только я набрался силенок, меня заставили пахать землю хозяина, а кормили одними объедками; огромное ярмо, которое надели на меня, до крови натерло мне шею, так что еще немножко, и я бы получил чахотку. Пытался я брыкаться — меня избили. Пытался бодаться — укоротили рога. Что мне оставалось делать? Разве я мог что-нибудь требовать? Я пожал плечами и решил ничему не противиться. С тех пор, каков бы ни был груз, каково бы ни было ярмо, я покорно совал в него голову и равнодушно тащил, и тогда, подумайте, они начали отмечать мои заслуги! С меня сняли ярмо и перевели сюда, а здесь мне приносят душистое чистое сено, так что я даже начал жиреть. Целыми днями ем, пишу любовные стихи, и только раз в день приходится съездить за водой, но это пустяк, который совсем не мешает мне жиреть.

— А разве вас не мучает совесть, что тысячи ваших рогатых братьев все еще ходят в ярме и питаются объедками?

— Нет, моя совесть заплыла жиром.

— Хм!

— Не удивляйтесь, а лучше послушайтесь моего совета! Будьте лояльным гражданином, снимайте шапку перед каждым, даже если он только рогами выше вас, научитесь низко кланяться и даже сгибать колени; если же заболит спина, не жалуйтесь, а говорите всем, что это от простуды. Великим людям никогда не смейте говорить правду в глаза, и тем более упаси вас бог допустить такую ошибку по отношению к королю или женщине. Никогда не оскорбляйте власть и тещу и не забывайте почаще делать подарки жене и тем, кто старше вас по службе; если вас кто-нибудь ударит кулаком — засмейтесь, а почешетесь тогда, когда придете домой; если с вашей женой развлекается большой начальник, делайте вид, что вы этого не замечаете; научитесь молчать именно тогда, когда совесть заставляет вас говорить, и вы очень скоро убедитесь, что молчание — золото. Если с вас захотят снять пальто в счет налога, скажите, что у вас дома есть еще одно пальто; если вас похвалят, говорите, что вы этого не заслужили, а если ругают — улыбайтесь; будьте всегда готовы сказать правителю, что он благороден, женщине, что она красива, жандарму, что он умен, писателю, что он гениален. В газетах читайте только объявления, а для развлечения иногда просматривайте объявления общин, расклеенные на углах. Вот вам и все мои советы. Выполняйте их, и вы не раскаетесь, вам будет спокойно и на небе, и на земле — и вы растолстеете!

— А не совершу ли я этим ошибку по отношению к самому себе?

— О, этот грех меньше, чем совершить ошибку по отношению к обстоятельствам. Сам себе человек может и простить, а обстоятельства ошибок не прощают!

— Хм!

В это время нашему разговору помешали. Пришел стражник и пнул моего советчика ногой в живот. Вол обернулся, спокойно посмотрел на стражника, а потом подмигнул мне левым глазом.

— Вам ведь, наверное, больно? — прошептал я.

— Разумеется, больно, — ответил он тоже шепотом, — но ведь он хочет, чтобы я шел в стойло, где для меня приготовлено душистое чистое сено, а не какие-нибудь объедки.

И он еще раз мигнул мне левым глазом, махнул хвостом, повернулся и отправился в стойло.

4

Нет… нет… нет!

Змай

Я бы изложил вам и свою программу, но я забыл ее дома…

Из речи одного депутата

Благословенна земля испанская, где в одной только Валенсии ежегодно изготовляется 1 690 000 вееров и где, несмотря на это, жители не могут найти защиты от палящих лучей бурбонского солнца; благословенна земля немецкая, где каждый год вырабатывают 42 миллиона гектолитров пива и один закон о социалистах; благословенна земля венгерская, в которой ежегодно заключается 130 840 браков и которая сама замужем, но, несмотря на плохую семейную жизнь, не имеет смелости обратиться в консисторию и потребовать развода; благословенна земля французская, где строится башня{83}, с которой, хоть она и будет самой высокой в мире, не увидишь Эльзас и Лотарингию; благословенна земля австрийская, где ползают 13 710 монахов, но никакой закон и никакая сила не способны сформировать из них и тринадцати батальонов; благословенна земля турецкая, где из-за плохой политики и избытка женщин властители убивают себя ножницами; благословенна земля русская, где есть станции, с которых лучше всего наблюдать затмение солнца; благословенна и ты, земля итальянская, — у тебя в одном только Неаполе 4500 адвокатов, но все же ты не осмеливаешься начать тяжбу с Ватиканом; благословенна земля болгарская, где так дешевы правители, но тем не менее нельзя купить ни одного; благословенна земля сербская, где редко встретишь человека, который хоть раз в жизни не был министром{84} или журналистом, и где, несмотря на это, хороших министров и журналистов гораздо меньше, чем в любой другой стране.

Неужели и мне суждено быть министром?

Вчера, когда стражник обходил камеры, он с многозначительным видом сказал мне:

— Обрати внимание, все, кто сидел в этой камере, стали потом министрами.

И вот сегодня я весь день только об этом и думаю…

Бог мой, как я буду выглядеть, если стану министром?! Пожалуй, пришлось бы от многого отвыкнуть и ко многому привыкнуть; у меня, конечно, появилось бы множество друзей, и вскоре я узнал бы, что у меня очень много родственников, так как довольно часто получал бы письма, начинавшиеся так: «Мой милый племянник, давно собираюсь написать тебе, да все как-то…» — и т. д. Ко мне приходили бы многие, и я каждому приятно улыбался бы; постепенно я привык бы верить в то, что говорю, так как мне очень часто приходилось бы говорить то, чему трудно поверить. Обо мне много бы писали, оппозиционные газеты называли бы меня «человеком, погубившим государство», «расточителем государственных богатств», «убийцей», «вором» и разными другими именами, необходимыми для того, чтобы сделать передовицы как можно более цветистыми; в юмористических газетах меня рисовали бы с огромным носом и большими ушами, на тонких и длинных ногах или изображали бы, как я, подобно рыбе, попал на крючок, как запутался в паутине, и прочее, прочее, а кроме того, копаясь в моей биографии, нашли бы, что из-за меня отравилась одна девица, что по моей вине мой дальний родственник бросился в Саву и утонул, что я втерся в число опекунов, унаследовавших чье-то недвижимое имущество, и уж бог знает в каком только свете я