Голова сахара. Сербская классическая сатира и юмор - Йован Стерия Попович

всего многих чиновников выгнал бы со службы, а еще больше — переместил, затем ликвидировал бы конные заводы, а жеребцов раздал бы по почтовым станциям, что, во-первых, облагородило бы породу сербских лошадей, во-вторых, облагородило бы вид наших дилижансов, а в-третьих, привело бы к экономии больших денежных средств. Но, разумеется, прежде чем осуществить такие мероприятия, я обязал бы почтмейстеров не использовать государственных лошадей для вывозки навоза со своих дворов и не катать на них своих уважаемых родственников. Кроме того, к каждой кассе я приставил бы по одному жандарму для охраны их не от разбойников, а от почтмейстеров. В телеграфной службе я осуществил бы некоторые незначительные изменения, которые в основном касались бы персонала, а именно: запретил бы телеграфистам использовать свое служебное положение и раньше других узнавать содержание телеграмм, а также запретил бы им жениться, чтобы сохранить в тайне всякого рода официальные и частные телеграммы.

Если бы меня назначили военным министром, я ввел бы в армии новый головной убор.

Как видите, я был бы первым министром, который в самом деле предложил бы свою программу, хотя вообще-то в этом нет необходимости.

9

Толпой угрюмою и скоро позабытой

Над миром мы пройдем без шума и следа,

Не бросивши векам ни мысли плодовитой,

            Ни гением начатого труда.

И прах наш, с строгостью судьи и гражданина,

Потомок оскорбит презрительным стихом,

Насмешкой горькою обманутого сына

            Над промотавшимся отцом.

Лермонтов

За окном чудесное весеннее утро. На заре прошел сильный дождь, а сейчас солнце ярко сияет в чистом и ясном небе.

С листьев каштанов и шелковиц, под которыми мы ходим, когда на час в день нас выпускают на прогулку, скатываются прозрачные капли и, падая на белую, чисто вымытую брусчатку, разлетаются вдребезги. Воробьи слетелись к водосточному желобу и плещутся в воде, цветы приподнимают свои умытые головки, жуки летают и кружатся над землей и даже мой тюремный паук выполз на окно и греется на солнышке, а откуда-то издали доносится запах липы. Ах, липа пахнет, как душа набожного человека!..

Когда я открыл окно и прислонился к решетке, в камеру тотчас ворвался свежий чистый воздух, и я вдохнул его всей грудью. Мне показалось, что природа о чем-то шепчется со мною, что солнце смотрит именно на меня, цветы улыбаются мне, а свежий аромат весеннего утра хочет проникнуть в мою душу, опьянить меня и о чем-то рассказать мне.

Какое наслаждение испытывает человек от общения с природой! Дыхание учащается, мысли улетают далеко-далеко, душу наполняют возвышенные чувства. Чтобы ничто земное не нарушило моего состояния, я закрываю глаза точно так же, как когда-то, когда я в первый раз прикоснулся к ее нежной руке и заглянул в ее черные глаза, в которых прочел страх и любовь.

За домом кто-то роет мотыгой влажную землю, а под самым моим окном семь или восемь специально выделенных заключенных длинными кривыми ножницами подстригают ветви каштанов и других деревьев.

Я смотрю на них, смотрю, как отсекаемые острыми ножницами ветки и листья падают на землю.

Смотрю и думаю!

О ничтожные создания, вы замахнулись и на самою природу, и ей вы хотите придать форму, и ее хотите поставить в рамки. Вы создаете рекам новые русла и берега, подготавливаете путь, по которому пойдет молния, и направление, по которому будет развиваться растение; вы выстраиваете рядами старые кряжистые дубы и подстригаете крону вечнозеленых растений, чтобы она приобрела угодную вам форму.

Но почему ваши ножницы, которыми вы пытаетесь подстричь природу, напоминают мне наши школьные программы и методы воспитания? В самом деле, разве не так? Разве есть у нас что-нибудь, что не имеет своей формы и своих рамок?

И честь, и совесть, и порок, и добродетель, и любовь, и благотворительность, и благородство, и ненависть, и мудрость, и печаль, и радость, да все, все имеет свою форму, свои рамки, так же как и сама жизнь протекает по заранее известному шаблону. Да и как иначе истолкуешь слова профессора Вирхова: «Жизнь — лишь только особый вид механики».

Да! Родился ты, и воспитали тебя так же плохо, как и твоего отца, и разница только в том, что он знал, что дважды два — четыре, а ты знаешь, что четырежды четыре — шестнадцать; он знал, что «ох!» означает «ох!», а ты знаешь, что «ох!» некогда означало еще и «увы»; он знал, что нас разбили на Косовом поле пятьсот лет назад в видов день, а ты знаешь, что это было 15 июня в два часа дня.

Ну и что с того? Закончил ты школу так же, как и он, получил службу так же, как и он, и женился так же, как и он.

И вот как проходит твоя жизнь: проснулся утром, выпил кофе, прочитал свежие газеты, потом пошел в канцелярию, порылся там, как крот, в бумагах, а в полдень пришел обедать, пообедал, потом, как всякий порядочный человек, прилег соснуть, потом проснулся и опять отправился в канцелярию. До вечера работал, потом зашел выпить кружку пива, как всякий порядочный человек; поужинал, слегка поругался с женой, а не ругался, так говорил о базаре, о квартплате, и, наконец, крякнув, вычеркнул еще один день из жизни, задул свечку и лег спать, как всякий порядочный человек!

А на следующее утро опять проснулся, и опять ждал тебя твой кофе, и опять ты делал все то же, что делал вчера, все то же, что делал и позавчера, все то же, что делаешь уже годами. Но в один прекрасный день ты умер, и тебя похоронили, а в тот же день родился другой и пошел по той же стезе, чтобы пройти ее так же, как ты, чтобы проползти по жизни, как улитки по садовой тропинке, не оставив за собой никакого следа.

Так же будет жить и твой сын.

А о чем ты думал, порядочный человек, в течение пятидесяти лет жизни?

Думал, как получишь повышение по службе (или как пойдет твоя торговля), как закупишь дров на зиму, как женишься, как сошьешь костюм или пальто, как вернешь долг, как сведешь концы с концами, как устроишь своих детей, как выплатишь налог, как пробьешься туда, как пробьешься сюда и как будешь жить дальше и тому подобное. Ведь об этом ты думал, правда? А знаешь, о том же думал и твой отец, о том же будет думать и твой сын.

А как ты любил, порядочный