Голова сахара. Сербская классическая сатира и юмор - Йован Стерия Попович

то имейте в виду, в Сербии списки никогда не бывают в порядке, будь то армейские, избирательные или налоговые. И уж, конечно, если вы взяли их в каком-нибудь нашем административном управлении, то, уверяю вас, они неверны, у нас всегда можно улизнуть от уплаты налога, от службы в армии, так почему бы и мне не улизнуть от смерти.

— Нет, сударь, чтобы убедить вас, что вы есть в списке, я даже подчеркнула вашу фамилию, — говорит смерть. — Вы ведь уже однажды заявляли о своей готовности умереть.

— Ох, вас ввели в заблуждение. Я не давал никаких заявлений в газетах и вообще этим жанром литературы не занимаюсь.

— Но я сама читала в одном из ваших стихотворений такие строчки:

Ах, день улетает за днем,

Могила зияет передо мной.

Измученный в битве с неправдой и злом,

Я ухожу на покой.

— Э, черт бы побрал эти стихи. Это же я писал только «ради поэзии», грустные стихи только ради поэзии и пишут. Но если все дело в стихах, тогда вам следовало бы сначала прихватить с собой того, кто написал: «Эй, смерть, когда же ты придешь за мной и черною меня покроешь мглой». Вот, пожалуйста, я вам и адрес сразу же могу дать.

— Нет, нет, сударь, я не буду нарушать порядок.

На этом и закончится наш разговор, ведь нельзя же нарушать порядок!

Проведу я своей высохшей рукой по лицу и мысленно переберу все прекрасные сны своей молодости. Вспомню, как когда-то в детстве, играя в царя, я повел свое войско на войну и в той войне разбил соседское окно, а потом меня дома так немилосердно лупили, что мои рыдания, вероятно, слышны были даже во Франции. Ох, детство, часто я буду вспоминать о нем перед смертью, ведь это единственная пора, когда мне легко было стать даже царем. Скипетр — ветка бузины, корона — старый отцовский позолоченный колпак (главное, чтобы на голове было что-нибудь позолоченное), а народ — целая стая индюков и индюшек, самый лояльный народ на свете! Бывало, пройду мимо них и свистну, а они думают, что я бог знает какую умную речь сказал, и громогласно и восхищенно кричат: «Кулды… Кулды… Кулды… Кулды… Кулды!»

Счастливое время!

Потом вспомнится мне, как первый раз я влюбился в черные глаза. Попытайтесь влюбиться в черные глаза, и вы увидите, какие чудные вам будут сниться сны!

А когда обо всем вспомню, когда переберу в памяти всю свою короткую жизнь, погаснет на моих губах та усмешка, с которой я всегда встречал вас, вас, друзья мои; угаснут мои глаза с последним взглядом, которым я пересчитаю вас, собравшихся возле моей постели. Я не спрошу, жалеете ли вы меня, а вы не смейте плакать. И тогда, тогда уже, как говорится в старой песне, махну рукой и скажу вам: «Ох, люди, спокойной ночи!»

И ничего больше. В конце предложения ставится точка. Предложение — это определенный порядок слов, в котором выражена какая-то мысль. В конце жизни ставится точка. Жизнь — это определенный порядок деяний, в которых заложена какая-то мысль. Элементарные истины, которые всем известны. Но, боже, сколько раз я слышал определенный порядок слов, в котором не содержалось никакой мысли, и все же это называлось предложением. А сколько раз приходилось мне видеть определенный порядок деяний, в которых не было и проблеска мысли, и все же это считалось жизнью.

Итак, точка!

Нет, я еще должен исповедаться, таков уж порядок.

Я не задержал уплату налога ни за полгода, не признавался в любви ни одной вдове, ни разу в жизни не делал никому зла. Не отрицаю, писал рассказы, но всегда невинные. Клянусь, в своих рассказах я никого не убил, да и зачем убивать — даже если это был бы второстепенный персонаж моего рассказа, все равно убийство; ни в одном своем рассказе никого не отравил, да и зачем подавать людям такие идеи. Посещал соборную церковь с тех пор, как перекрасили старый алтарь, и городскую управу с тех пор, как перекрасили старый закон о свободе печати; помогал всем просветительным учреждениям, а именно: школам, театрам и пожаревацкой тюрьме. Чего же вы еще от меня хотите? Если я умираю, то умираю безгрешным.

Но прошу вас, если будете воздвигать мне памятник, не пишите на нем стихов; признаюсь, я и сам за свою жизнь написал немало плохих стихов на надгробных памятниках, и все же нехорошо мстить мертвому.

Лучше напишите на камне так:

Прохожий, этот маленький гражданин, который лежит здесь, просит тебя узнать у господина Туромана, профессора университета, что означает латинская фраза «De mortuis nihil nisi bene!»[35]

1888 г.

Пожаревац

Перевод В. Токарева.

Максим{88}

Так как героя этого рассказа не крестили обычным путем и уже самим случаем автору предоставлено право дать ему имя, то автор, прежде чем начать рассказ, заявляет, что его героя зовут Максимом. Читателей просят запомнить это, чтобы автору не пришлось еще раз возвращаться к этому и без того печальному факту.

* * *

Жара адская. Камни раскалились. Болота и речки высохли, даже в омуте воды мало. Колесо водяной мельницы Янко Траяновича вращается еле-еле, и понятно, что перед ней скопилась уйма народу. Помольщики, чтобы заслонить голову от солнца, улеглись под широкую стреху поближе к колесу, где плещется вода и веет прохладой. Ослы тоже устроились на берегу речки, вьючные седла сползли на бока и животы, они чешут спины о горячий песок и, подняв все четыре ноги вверх, тяжело дышат, раздувая ноздри. Заранее можно предвидеть, сколько потребуется палочных ударов, чтобы поднять их на ноги и навьючить.

В это время сверху по дороге медленно спускался путник. Усталый, запыленный, потный и оборванный до такой степени, до какой может довести одежду человека только крайняя нужда, он спускается к мельнице, подходит к помольщикам и спрашивает их, нет ли поблизости моста через речку. Тем лень даже повернуться к нему, ответить, как положено, и они бросают ему через плечо:

— Здесь вот брод!

Путник подошел к ослам и у них тоже спросил, где мост. Один из них возьми да поведи ухом, а прочие остались по-ослиному равнодушны. Путник стал слезно умолять осла, который повел ухом, так как этот осел показался ему наиболее отзывчивым, сказать ему, где мост. Наконец тот ему ответил:

— Нет моста, нужно идти вброд!

— О господи, — ответил путник, — не могу я, сил нет.

Осел