Путь Абая. Книга вторая - Мухтар Омарханович Ауэзов

Слушая стариков, Абай сидел, весь побелев от гнева, стиснув зубы, сурово нахмурившись. Он не сводил глаз с говорившего Даркембая. Абаю было мучительно стыдно за обоих своих братьев перед этими бедными, беспомощными людьми. Ядовитым туманом обволакивало мозг отчаянное чувство безнадежности и бессилия перед злом, творимым его же кровными братьями. И в болезненном мозгу крутилась, возникнув, тягостная стихотворная строка:

То, что совесть осудит, - отвергнет и ясный ум...

Совесть... какая совесть? У тех, чей разум еще спит, не пробужден, а вместо совести правит их поступками утроба, желающая умять побольше жирного мяса. Что для них совесть, справедливость, жалость?

Все, сидящие в юрте, молчали, глядя на него. Абай тяжело вздохнул и наконец заговорил:

- Знаю, что зло совершают мои братья. У меня с ними один отец, одна мать. Значит, и я преступник, между ними. Разве вас утешит, если я скажу: «Бесстыжие руки творили, стыдливые глаза уходили в сторону»?

И тут Абай поразил окружавших его людей одним своим высказыванием. Это пришло ему в голову после его многих разговоров с русскими друзьями в городе.

- Вот ты, Даркембай, когда-то говорил мне: истинными братьями делает людей не общая кровь, а общая нужда и забота, общая судьба. И я вам скажу, что в огромной России - в Сибири, в Оренбурге, Петербурге, Омске - повсюду есть неисчислимое множество таких же, как и вы, жатаков! Значит, они и есть истинные братья вам! И у вас с ними один и тот же родовой клич: «Жатак!» И всем вам вместе надо драться с шабарманами царей, с атшабарами волостных, с подлыми прислужниками Такежанов и Майбасаров, а не стонать жалобно от их насилия.

Люди молчали, не совсем понимая его. Абай обвел взглядом измученные нуждой лица жатаков, и вдруг понял простую истину: этим людям нужны не его слова, какими бы истинными, значительными они ни были. Жатакам нужна была помощь -делом. И тогда он, опять неожиданно для всех, с решительным видом перешел к другому разговору:

- Сход будет не в Аркате, а в Балкыбеке. Может быть, он уже начался, так мне сказали в городе. Я не хотел быть на этом сходе, но теперь поеду. Поеду для того, чтобы сказать там про злые дела, которые творят над вами. И вы тоже поезжайте туда. Будем через глотку вырывать у Такежана, Исхака и Май-басара то, что они должны вам - за прошлогоднюю потраву, за нынешнюю, за угнанных коней! Я сам буду вашим истцом перед своими братьями. Со мной пусть поедут от вас двое: ты, Даркембай, и этот железный старик Дандибай, твердый и мужественный, не хуже тебя... - Так закончил Абай и, дружески улыбнувшись, поднялся с места.

- Значит, тому и быть! Приезжайте туда через три дня, не задерживайтесь. А мы поедем сейчас же. Иди запрягать, Бай-магамбет!

Расторопный Баймагамбет вскочил и бесшумно исчез за дверью. Абай надел жилет, набросил сверху длинный бешмет и, вытащив часы, посмотрел время. Когда он поднял глаза, то увидел, что старики, наклоняясь друг к другу, о чем-то шепчутся, поочередно разводя руками. Абай удивленно спросил:

- Что случилось, Данеке? Или у тебя сомнения какие? Ты не хочешь ехать? - И он с удивленным видом обернулся к Даркембаю.

Тот замялся, потом посмотрел Абаю прямо в глаза.

- Айналайын, Абайжан, и совет твой хорош, и ехать мне надо, знаю сам. Но если бы одному ехать, а то ведь нам двоим с Дандибаем надо, как ты советуешь? Как же мы вдвоем поедем: у нас на весь аул одна лошадь осталась, остальных угнали. И одежды хорошей не найдем. Вцепилась в горло проклятая бедность!

Абай быстро нашел решение.

- Даркембаю есть на чем ехать, а Дандибай пусть возьмет одну из моих пристяжных. Возьми ее на все лето, Дандибай, вернешь, когда начнется осенняя кочевка... А с одеждой сделаем так...

Абай открыл свой белый дорожный сундучок, купленный в городе, и вынул оттуда две штуки ткани.

- Вот тебе материя на верх чапана и на подкладку! Оденься, как джигит! - весело сказал Абай.

Все оживились, старики были растроганы.

- Барекельди! Ай, молодец!

- Живи долго!

- Айналайын, Абай, ты нас осчастливил!

- Крепкого тебе здоровья!

И под веселый смех, шутки, оживленные возгласы Даркем-бай принял из рук Абая куски ткани.

- Это что же выходит? Грабеж совершает твой брат Такежан, а ты, значит, расплачиваешься за него? - И старик сам расхохотался и рассмешил остальных.

Но он все не унимался:

- Вот, скажут, что жатаки еще перед бием не стояли, а уже возмещение за обиду получили: коня и новую одежду! - Сказав это, старик Даркембай снова богатырски расхохотался.

Абай был рад, что приободрил и развеселил стариков.

- Ладно, Даркембай, пусть это будет пеня за обиды моих предков перед твоими. А с Такежана и с Исхака - мы еще вытянем с них пеню. Тут уж я буду не ответчиком, а истцом. Но уговоримся заранее: кидаемся в драку и бьем с размаху, без промаха! Я слышал, что в Токпамбете перед битвой покойный Байдалы сказал Суюндику: «Ты, Суюндик, совета спрашивай не у осторожного бая Сугира, а у отважного бедняка Даркембая!» Так вот, поэтому я и зову тебя поехать вместе с Дандибаем на сход. Там покажете себя крепкими и несгибаемыми, как булат. Не то осенью, когда весь народ спустится с гор к подножию, я обоих вас выставлю в самом жалком виде перед всеми жата-ками: «Вот они, ваши слабаки!»

Вошел в юрту Баймагамбет, повозка была готова, кони впряжены. Пошли к выходу. Вместо тройки была теперь в упряжке пара лошадей. Провожать Абая вышли из юрт все от мала до велика. Кони взяли с места крупной рысью. Ребятишки кинулись с дороги врассыпную, поднялся истошный лай собак, побежавших вслед за повозкой.

Аксакал Еренай, глядя ей вслед, высказался перед окружавшими его людьми:

- О, Аллах всемогущий,