Путь Абая. Книга II - Мухтар Омарханович Ауэзов

бедняков жатаков, которые занялись хлебопашеством, а их грабят богатые аулы и устраивают потравы на их полях. Но пока говорить об этом не будем... А к вам я пришел лишь приветствовать вас и узнать о городских новостях. Хотелось бы услышать и о наших общих друзьях - Евгении Петровиче и Акбасе Андреевиче.

- Ну и отлично, Ибрагим Кунанбаевич! - повеселел Лосов-ский. - Я вам очень рад, ведь вы - единственный человек, с кем я могу поговорить в этой глухой степи!

Он предложил «разговаривать на широкую тему» - о книгах, которые успел прочитать Абай за последнее время, о петербургских новостях, о газетах и журналах.

Их беседу нарушил урядник, который вошел с докладом:

- Ваше высокоблагородие! Явился Жанатаев, прикажете впустить?

- Вводи, - приказал Лосовский.

Урядник привел из соседней секции тройной юрты этого самого Жанатаева - высокого, горбоносого, смуглого джигита со спокойными, большими глазами. Басовитым, мужественным голосом произнес он приветствие на русском языке: «Здрасти, вашы благородыи!» - затем повернулся к Абаю и, прижав правую руку к сердцу, произнес салем:

- Ассаламагалейкум, Абай-ага!

Вслед за Кокпаем вошел толмач, встал рядом с ним. Через него Лосовский стал допрашивать джигита. Из его ответов Абай узнал, что ему двадцать два года, что несколько лет он проучился в медресе хазрета Камали в Семипалатинске, что происходит он из рода Кокше и состоит в родстве с акимом Мукурской волости Дутбаем.

- Жанатаев, сегодня все шесть волостных, среди них и твой родственник Дутбай, признали, что твои документы подложные. Твой родственник, волостной Дутбай Алатаев, заявил без обиняков: бумага поддельная, это подлог. Вот и хочу я понять: ты человек, воспитанный известным и уважаемым наставником мусульманского медрессе, как же ты соизволил не только нарушить закон и совершить преступление, но и пошел против правил мусульманского шариата? Ты бы пожалел свою молодость, джигит! Если с такого возраста ты начинаешь прибегать к недозволенным преступным действиям, к обману и мерзкому подлогу, что же будет с тобою в дальнейшем? Я не намерен спускать тебе, Жанатаев. Тем более, что ты поступаешь не по невежеству и темноте, это темному человеку можно скостить вину хоть наполовину, ввиду его невежества, а ты ведь человек грамотный, и преступное деяние твое совершено преднамеренно, и за это полагается двойное наказание! Что ты скажешь на это, Жанатаев?

Прежде чем ответить, Кокпай звучно прочистил горло, откашливаясь, как это делают певцы, собираясь запеть. И Абай вспомнил, что джигит уже лет пять назад был известен не только как лучший ученик хазрета Камали, но и как способный певец, о котором народ заговорил по всей округе. И Абаю было намного досаднее оттого, что мошенничество в глазах русского начальства совершил именно такой известный человек степи... Вначале потемнев лицом от нахлынувшей крови, затем побледнев от сильного волнения, Кокпай начал держать ответ:

- Таксыр, моя вина тяжела, и я признаю ее, - произнес он дрожащим голосом. - Но почему я сделал это? Хотелось бы, чтобы вы, таксыр, выслушали меня. И тогда мне будет легче принять любое ваше наказание - не как муку, а как справедливое наказание.

- Изволь, братец, говори.

- Только от нужды! От нищеты. Ваше благородие, я из бедного рода Кокше, с одной стороны нас теснит род Мамай, с их огромными владениями, с другой стороны - Иргизбай, у которого все лучшие джайлау на Чингизе. А мой аул, всего о сотню очагов, теснится на маленьком пятачке земли по берегу Баканаса, иголку некуда воткнуть! Ну а Балкыбек расположен ближе всего к нашим землям - ближе владений родов Сыбан, Керей да и всех остальных родов Тобыкты. И на расстоянии всего одного ягнячьего перехода от нас находятся никем не занятые земли - с самой лучшей травой, с обильными водопоями. На них никто из сильных родов не может заявить свои права, но и других не пускают туда. Я и составил на Балкыбек эту бумагу, чтобы как-нибудь попытаться получить урочище для Кокше. Бумага действительно подложная, никто из волостных никогда бы не поставил на нее печать. Печать они ставят, так-сыр, когда попросят об этом их родичи, или за большую мзду, я же ни там и ни здесь не подхожу. Я не совершил большей вины, ставя преступные печати и отправляя бумаги, чем совершают они каждый день. Все вам я рассказал, как на духу, и все это истинная правда. Иншалла! Рядом с вами сидит Абай-ага, и он может подтвердить мои слова. Я все сказал, и теперь как угодно можете наказывать меня. Моя вина - приму любое ваше наказание, как положено. Хотите голову рубить - рубите, вот она, перед вами. Но если найдете не рубить ее - я буду вечно ваш благодарный слуга.

Абай внимательно следил за тем, чтобы толмач переводил верно, и одновременно любовался красотою и выразительностью излагаемой джигитом речи, его смелостью и достоинством. Теперь Абай был вовсе не за то, чтобы Кокпай был наказан, и решил, что будет ходатайствовать за него, если ояз вдруг подвергнет виновного суровому наказанию.

Выслушав его, Лосовский заговорил гораздо мягче, но обратился не к ответчику, а к Абаю:

- Ибрагим Кунанбаевич, наш джигит-то каков! Не только способен на подлог, но вполне может держать речь в свою защиту, как адвокат! Как вы думаете - лежат ли в основе его действий те причины, которые он назвал?

Абай порадовался в душе тому, какой оборот принял разговор, ибо он до этого сидел и не знал, что ему делать и что говорить, если с самого начала положил себе не вмешиваться в допрос сановника. А теперь он, воспользовавшись его дружеским обращением к себе, посчитал возможным вежливо, спокойно ответить ему:

- Хотя подлог заявления Жанатаева выяснился, я убежден, что все, сказанное им для объяснения своего поступка, есть чистая правда. Я могу говорить об этом с полной уверенностью, ваше благородие!

- Но разве допустимо идти на преступление ради того, чтобы добиться справедливости, Ибрагим Кунанбаевич?

- Нет, конечно. Это его не красит.

- И если с таких лет приучаться нарушать законы, чем это может кончиться?

- Несомненно, будущее может оказаться плачевным. Если, получив образование, он захочет воспользоваться им для совершения преступлений, то такой