Том 1. На рыбачьей тропе ; Снега над Россией ; Смотри и радуйся… ; В ожидании праздника ; Гармония стиля - Евгений Иванович Носов

— Да, такие преимущества есть, но их очень трудно реализовать. Главным образом потому, что негде печататься. Хрущев в свое время подрубил основу нашего писательского дела — ликвидировал местные издательства. Литературная провинция как бы онемела. И голос к ней так и не вернулся. Даже теперь, несмотря на объявленную гласность.

Вместо того чтобы в глубинке создавать культурные очаги, в недрах которых зарождались бы новые литературно-художественные издания, как, скажем, «Сибирские огни», неистовые ревнители уничтожили и то, что было.

Возьмем, к примеру, нашу Центрально-Черноземную зону. Она включает пять густо заселенных областей, а вся литературная жизнь вертится вокруг одного-единственного журнала «Подъем» и маломощного Воронежского издательства. А ведь по площади и населению мы можем сравниться со Швецией. Мыслимо ли, чтобы там печатная продукция выходила в таком же объеме и такого же качества?

Конечно, у провинциального писателя, не имеющего всесоюзной известности и не обладающего достаточной пробивной силой, чтобы одолеть центральные издательства, очень мало шансов увидеть свои произведения напечатанными раньше, чем через семь-восемь лет после их написания. Да и сам процесс издания весьма унизителен: редактор, оглядываясь на «цензора» из обкома, выхолащивает все сколько-нибудь живое. Нужно ли удивляться, что некоторые писатели на второй, третьей книге, выходящей, когда им далеко за сорок, уже сломлены? Кто-то находит себе другое занятие, кто-то спивается, кто-то уезжает если не в Москву, то в другие города, где есть хоть какая-то литературная жизнь.

Невозможность издаваться, долголетнее нищенское существование приводят к своеобразной деформации: писатель перестает писать и начинает выступать. А поскольку денег за выступление по линии областного бюро пропаганды литературы платят не так много, то приходится вертеться, чтобы прокормить себя и работников бюро пропаганды.

Получается замкнутый круг: прокормиться можно, лишь много выступая, свыше ста раз в год, но выступления не оставляют времени для серьезного писательского труда. Да и гораздо легче заработать деньги выступлением, чем, скажем, написанием очерка или рассказа. Писатель превращается в говорителя. И когда мы наконец выбили разрешение на издание своего литературного альманаха, разжились бумагой, то оказалось, что трудно сформировать даже первый номер — нет ярких произведений. Скудность жизни приводит и к скудности творчества.

*

— Но и на Западе мало кто из писателей может прожить лишь на литературные заработки. У каждого есть еще какой-то более устойчивый источник доходов. Очевидно, причина творческого застоя не столько вне, сколько внутри самого писателя. А встречи с читателями все-таки нужны. В то время, когда мы говорим о падении культуры, нужно пропагандировать литературу, прививать интерес к книге. Особенно в глубинке, где не так велик выбор культурных мероприятий.

— Я тоже за то, чтобы пропагандировать литературу. Но против того, каким образом это сейчас делается. Ведь, стремясь заработать, писатели чаще всего выезжают небольшими «бригадами», выступая за один день в трех или четырех местах. Нередко такая «встреча с читателями» проходит в обеденный перерыв, когда время ограничено получасом или сорока пятью минутами. Да еще одновременно может выступать милиционер, рассказывающий о правилах уличного движения.

Или приезжают писатели в колхоз в разгар уборки сахарной свеклы. Холодно, люто. Сидят угрюмые женщины с обветренными лицами и огрубевшими от тяжелой работы руками, обрезают свекольную ботву. А поэт им в это время стихи про любовь и природу читает, поглядывая в сторону, где уже накрывается стол для приема гостей. Подобную «пропаганду» я считаю просто безнравственной.

Провинции, деревне нужна совсем иная культурная помощь. В первую очередь надо позаботиться о возрождении местной интеллигенции. Ведь она самая обездоленная, самая бесправная.

Сельский учитель полностью зависит от председателя колхоза: выделит ли дрова или нет, перекроет крышу или сошлется на нехватку материалов. Мужа учительнице найти трудно, а если и выйдет замуж, то супруг вряд ли будет доволен, видя ее с книгой в руках. Из-за маленькой зарплаты приходится обзаводиться коровой, курами, сажать огородик. Тонкий слой культуры, приобретенный во время учебы, быстро тает, грубеют руки и душа. Разве может такая учительница воспитывать в юных душах тягу к прекрасному, прививать какие-то культурные навыки?

А ведь в каждом селе есть энтузиасты, есть люди изначально интеллигентные, хотя порой и не имеющие диплома в кармане. Их бы поддержать, помочь хоть немного. Но чаще всего таких людей засмеют, затравят.

Жил, к примеру, под Обоянью человек, который построил самолет— из лыжных палок, материи, каких-то отходов. И, что самое удивительное, он на этом самолете полетел. Надо ли говорить, как ликовала его душа, особенно когда увидел внизу тещу, идущую в сельпо. Сколько она его пилила и ругала за то, что занимается ерундой!

Но ликование длилось недолго. Приехало начальство, представители органов, и велели они отпилить у самолета крылья. А затем этот человек был вынужден вообще покинуть село. Поселился в Обояни, построил обсерваторию, которая стоит и по сей день, показывает ребятишкам звезды. И больше до него никому нет дела. Хорошо еще, что звезды не отобрали. А как нужен такой светлый человек именно в селе!

Или возьмем, к примеру, судьбу Валентина Овечкина. Он пытался покончить с собой потому, что наткнулся на непробиваемую стену непонимания.

Перечитайте его «Районные будни» — это сплошная боль. Поселившись в маленьком городке, во Льгове, он очень близко все наблюдал: и как толкутся у райкома председательские тарантайки, и как выпрашиваются запчасти, и как вызывают «на ковер» за ослушание, и как диктуют из центра — кому, что и когда сеять.

Овечкин писал письма Хрущеву, надеясь удержать его от неразумных поступков. Он выступал против МТС, которые не помогали колхозам, а разоряли их, писал о звеньевой системе, кукурузе. Но послания эти, конечно, до Хрущева не доходили, вылавливались где-то в канцеляриях и возвращались в область. А здесь подобный образ мыслей не поощрялся. И все завершилось трагическим выстрелом.

Писатель, получивший всесоюзную известность, на курской земле оказался под запретом. Своим выстрелом Овечкин нанес оскорбление местному начальству: как посмел он, известный человек, коммунист, стреляться! И долгое время уже после его смерти мы не могли добиться того, чтобы в Курске появилась улица Валентина Овечкина, чтобы его бюст разрешили вынести из помещения писательской организации и установить у дома, где он жил, или в сквере. Как в такой обстановке можно бороться за возрождение культуры?

Стыдно признаться, сколько пришлось воевать за право проводить Фетовские чтения. На курской земле, в Воробьевке, Афанасий Фет прожил последние пятнадцать лет.

Мы хлопотали в Министерстве культуры СССР, рассылали различные ходатайства, публиковали в прессе коллективные письма, но наталкивались на местную глухоту. Бывший начальник областного управления культуры, оказывается, собирал на Фета «досье» и доказывал, что он крепостник