Путь Абая. Книга II - Мухтар Омарханович Ауэзов

- Ербол, вставай! Скорее вставай! - сдавленным голосом, едва слышно произнес он.

- Ты чего, Абай? Что случилось? - также шепотом воскликнул Ербол. Он был сильно напуган. Разные догадки, одна страшнее другой, промелькнули в голове. Подумалось: не сошел ли он с ума? А может быть, у него горячка, и он в бреду?

Абай вскочил, снял со стены тымак, надел на голову, торопливо натянул чапан.

- Выйдем на улицу! Скорее! - бросил на ходу, направляясь к двери.

В доме все спали, никто ничего не заметил. Старуха лежала на постели, отвернувшись к стене. Бекей сидя прикорнул у очага, уронив голову на грудь.

На улице Абай, к которому подошел Ербол, все еще был не в себе, пребывая в сильнейшем волнении.

Сдернув с головы тымак и словно находясь в бреду, Абай что-то шептал в темноте, замерев на месте. Песня все еще звучала в ночи, одинокий женский голос доносился из соседней юрты. Да, это была бошанская песня «Топайкок». Та самая, которую пели они с Тогжан, при свете луны на качелях. И ее только что пела она, явившись во сне. И сейчас песня эта, взлетев на недосягаемую высоту, закончилась и смолкла.

- Ербол, - произнес Абай дрогнувшим голосом, - апырау, Ербол, это же моя Тогжан! Она, оказывается, вон в той юрте! Спела так, как мы вместе пели с нею однажды! Так может петь «Топайкок» только одна Тогжан! Где я нахожусь, мой Ербол? Скажи мне, что со мной? Ведь там она, моя Тогжан? Она зовет меня! Я пойду к ней! - И он порывался бежать к соседней юрте. Ербол силой удержал его на месте.

- Постой, Абайжан! Сначала немного успокойся, карагым! Нет, ты не пойдешь в тот дом. Тебе нельзя - вот в таком виде. Туда схожу я и посмотрю, что там и как. Потом вернусь и все расскажу тебе. - Так говорил Ербол, крепко обняв друга.

- Тогда иди скорее! Только загляни и тут же возвращайся назад! Лишь убедись, что там находится моя Тогжан!

- Ойбай, Абайжан! Какая еще Тогжан! Нет ее там и не может быть! Ты что, грезишь наяву или все еще спишь? - вскричал Ербол.

Абай зажал ему рот рукою.

- Замолчи! Не смей так говорить! Ты ничего не знаешь! Она только что была со мной. Она благословила меня! - исступленно шептал Абай.

Слова эти показались Ерболу безумными. Его доброе, чуткое сердце сжалось от тревоги и жалости за друга. И, на правах любимого брата и наперсника, он, крепко обнимая правой рукой Абая за плечи, почти насильно повел его с собою, уводя прочь от юрты Бекея.

- Пойдем, походим. Та, что пела эту песню, сейчас сама придет сюда. Потерпи немного, и ты увидишь ее. Мы встретимся у нее дома. А то ведь что ты такое наговорил? Что значит: «Она благословила меня?» Ты что, дитя малое, несмышленое, чтобы такое говорить? Объясни, друг! - говорил Ербол, почти строго и повелительно.

Только теперь Абай понял, что друг Ербол воспринял его слова, все его поведение как что-то болезненное и ненормальное. Абаю стало больно.

- Ты ничего не понял! Ну так слушай. Говорю тебе, как перед аруахами. Можешь потом называть меня несмышленым ребенком, сумасшедшим, хоть дурачком. Мне все равно... Я и сам не понимаю, что это такое. Впервые в жизни я не могу объяснить, что происходило со мной. Но прежде чем я расскажу, ты должен дать мне слово, что пойдешь в тот дом, внимательно всех рассмотришь, а после вернешься и сообщишь мне. Если не согласен, то я тебе ничего рассказывать не стану. - Так говорил Абай, положив свои руки на плечи друга, слегка его покачивая и встряхивая. Ербол не задержал с ответом и тотчас дал слово, что сходит в соседний дом. И только после этого Абай стал рассказывать, мгновенно переменившись в голосе.

- Нет, это был не сон. Это было наяву, я все помню. Ведь было - совсем недавно! Но если все это - не явь, то значит, все происходило в каком-то другом, волшебном мире. Я попал туда. На ее голове была та же самая кунья шапочка-борик. Те же шолпы в косах. Камзол - из черного бархата. Я все это видел минуту назад! Но встреча наша происходила как в ту ночь, на реке Жанибек... Но в жизни этой, во время наших встреч, она никогда не вела себя достаточно свободно и, сближаясь, не раскрывала откровенно своих желаний. Какая-то детская робость и застенчивость присутствовала в ее страсти! В этот раз - все было по-другому. Я не узнал ее, Ербол! Пылая, как в жару, с нескрываемой страстью, она сказала. словно простонала: «Истосковалась я! Истомилась в ожидании!» И потом тихо говорила: «Ты не забыл «Топайкок», песню, которую привез издалека? Я-то ее не забыла, пою днем и ночью. Вот, послушай меня.» Она спела один куплет, потом посмотрела мне в глаза и сказала: «А теперь, любимый, хочу к тебе, сядь ближе! Мы с тобою рядом, совсем одни, и никто не мешает нам, и я вся твоя!» Я так и рванулся навстречу ей с криком: «Иди ко мне, иди, милая!» И тут я проснулся.

- Видишь, все-таки это был сон! Ты и проснулся с этим криком! - были слова Ербола.

- Помолчи. Проснуться-то я проснулся, допустим. Тут никакого волшебства. А дальше что было? А дальше была песня «Топайкок», которую пела Тогжан! Пела так, как могла ее петь только она одна. Пусть остальное все было сном. А песня «Топайкок» - что это, по-твоему? А голос моей любимой - что? Ведь это же не сон? Ты ведь тоже слышал? Слышал же?

Абай снова впал в тоску и беспокойство. Слушавший его молча, не перебивая, Ербол решительно выпрямился и сказал другу:

- Ладно, ты наберись терпения, постой здесь, а я, пожалуй, схожу туда. В дом не заходи, жди на улице. Я вернусь быстро.

Он ушел - и действительно вернулся очень скоро. В темноте раздались