Современные венгерские повести - Енё Йожи Тершанский

не приходилось откапывать в архиве! Но я старался снискать благосклонность бургомистра. Всего магистрата. Всех. Кто черту брат, тот… да ты ведь знаешь… В Дерехово я за какой-нибудь час понял: трусы уничтожают больше людей, чем смелые. Их больше, и они беспрекословно повинуются. В Шишкале после четырехчасового марша мы поужинали. Ели бобовый гуляш, вытирая жирные губы хлебным мякишем.

Даже в сильном возбуждении Деше выражался точно и изящно. Чисто выбритый, он легко шагал со мной на гравиевой дорожке Айи, придерживая согнутой рукой эфес сабли. Завидя нас, встречные прохожие вероятно думали, что мы болтаем о каких-то пустяках…

Деше прикрыл дверь в соседний кабинет.

— У Галлаи очень громкий голос, — объявил он.

— Меня это не беспокоит.

— Может побеспокоить потом. Но его нельзя винить за это… Во время прорыва на Дону он чуть было не околел от холода. Со ступней слезла кожа. Бедняга сбросил сапоги, обмотал ноги тряпками и, скуля от боли, брел, пошатываясь, шестьсот километров до первого поезда, на который нам удалось взобраться. В вагоне он принялся ковырять в ухе, жалуясь на мучительный зуд, сводивший его с ума. Мы сами были в ужасном состоянии и не очень-то обращали на него внимание. Когда поезд застрял на станции Лавочной, в переполненном вонючем вагоне, окоченев от холода, Галлаи вдруг выковырял слуховые косточки. Мы сидели рядом. Очнувшись от зябкого полузабытья, я увидел лишь, что он оцепенело таращит глаза на свою ладонь, где лежало несколько рыжих от гноя комочков. Прежде чем я успел пошевельнуться, Галлаи выскочил из вагона, прямо на отмороженную ногу, и, прихрамывая, бросился бежать. В тот момент мимо станции с грохотом мчался встречный эшелон с боеприпасами, который мы пережидали. Командир второго взвода старшина Шорки оказался проворнее меня. Он выхватил лейтенанта буквально из-под самых колес поезда. Ну скажи, разве это не абсурд? Человек имеет при себе оружие, стоит только пальцем шевельнуть — и все, а он предпочитает броситься под колеса… Галлаи влепил старшине две пощечины, снова забрался в вагон и всю ночь напролет молча ковырял в пустом ухе. Я собрался было говорить о другом, но сейчас вспомнилось именно это. Мы боялись уснуть. На следующее утро, когда поезд уже спускался вниз по южным склонам Карпат, Галлаи сказал избитому им Шорки: «Вот она какая, эта проклятая война! Вслед за трофейными иконами приходится выбрасывать даже самые дорогие мне мелочи». Старшина не взглянул на него: угрюмо и зло он продолжал смотреть на проплывающие мимо сосновые леса. Лишь у Мукачево Шорки оторвал горящий взгляд от ландшафта и ответил с выражением страха на плутоватом лице: «Этого нам уже никогда не видеть». Но это было давно. Полтора года назад. С тех пор…

Деше умолк, затем как-то странно посмотрел на меня.

— Не мог бы ты помочь мне? — быстро спросил он. — Вернее, не мне одному.

Галлаи ни с того ни с сего впал в ярость и разразился матерной бранью.

— Я? Вам?

Три дня назад, пятого ноября, мне вручили повестку, обязав явиться на призывной пункт. Но я плевал на все и чувствовал себя в полной безопасности — война для меня давно закончилась. Наша бронетанковая бригада, оснащенная танками «Ансальдо», только успела выйти на передовую, как под Коломыей русские прямым попаданием разворотили мою жалкую жестянку, и, поскольку в ней сидел я, мне раздробило левое колено. Пришлось семь месяцев проваляться во втором гарнизонном госпитале, где меня кое-как подлатали, подштопали. Там я получил извещение командования бригады о моем производстве из прапорщика в лейтенанты, а несколько недель спустя еще более ценный документ, согласно которому из-за полной непригодности к службе меня подчистую увольняли из армии. Этот демобилизационный листок я тотчас же предъявил офицеру призывного пункта. Пусть, мол, посмотрит и отпустит меня с миром. Но старший лейтенант с нилашистской повязкой на рукаве отодвинул бумагу в сторону.

«Брат лейтенант, все демобилизационные документы мы пересмотрим, — коротко объявил он, — а пока будьте готовы к тому, что в ближайшее время мы вас призовем».

Шелудивый пес тебе брат! Нога моя, к сожалению, зажила, только к непогоде дает о себе знать. Если меня пошлют на переосвидетельствование, то обязательно признают годным. Три дня подряд я жму на все педали, чтоб под любым предлогом получить освобождение; но поскольку я служу не на военном заводе, то без моей гражданской должности в конечном счете можно обойтись. Я попал в дурацкое положение, причем совсем неожиданно. Надо выбирать: либо стать участником последнего, а стало быть, самого отвратительного акта войны и отдаться во власть дьявола, либо попробовать укрыться от ненастья, ступив на стезю дезертира.

— У меня и своих забот полон рот, — ответил я Деше. — Меня тоже призывают.

— И только-то?

— Тебе этого мало?

Он сунул руку в карман и вынул оттуда сложенный лист бумаги.

— Что это?

— Докладная записка. Читай. Рассказывать дольше. Составлявший ее майор Зерге дал мне один экземпляр.

Докладная действительно была лаконичной.

«14 октября роты третьего батальона, согласно приказу, расположились в Шаломхеде между железнодорожной станцией и школой, с интервалом в триста — четыреста метров. 15 октября, после объявления регентом перемирия, батальон получил приказ оставаться на занятом рубеже, однако спустя шесть часов приказ был отменен командиром батальона по указанию вышестоящего командования. Об отмене приказа второй роте якобы сообщить не успели, что единодушно подтверждают офицеры, младшие командиры и солдаты роты. Узнав, что старший лейтенант Деше по-прежнему держит роту в боевой готовности (по тревоге), командир батальона уже к вечеру приказал через посыльного отменить готовность. Старший лейтенант Деше, учитывая напряженную обстановку, отказался выполнить устный приказ и потребовал письменное распоряжение. Он мотивировал это тем, что решение, принятое главой государства, может повлечь за собой применение силы со стороны немцев и в таком случае он отказывается нести ответственность за небоеспособность подразделения. Письменного распоряжения командира батальона не последовало, поскольку другие роты в нем не нуждались. Не удалось также с полной достоверностью установить, кому докладывал вернувшийся в штаб посыльный, кому он передал просьбу Деше. К тому времени командир батальона со своим заместителем и двумя офицерами, приняв по собственной инициативе совершенно правильное решение, выехал на машине в населенный пункт Иртай и связался с командованием расквартированной там немецкой дивизии. Очевидно, поэтому на рассвете следующего дня и произошел инцидент. 16 октября в 3 часа 48 минут 174-е подразделение германских инженерных войск достигло района расположения второй роты. Его командир майор В. Туле приказал старшему лейтенанту Деше немедленно освободить школу, в которой была расквартирована его рота. Деше не подчинился приказу. Майор Туле, находясь в состоянии усталости