Приключения трех джентльменов. Новые сказки «Тысячи и одной ночи» - Фанни ван де Грифт Стивенсон

Улица, на которой располагалась цель его странствия, изначально задумывалась как ряд небольших пригородных вилл на склоне холма, но город постепенно разрастался и уже давно со всех сторон окружил ее лабиринтом улиц более длинных. С вершины холма их теснила целая череда очень высоких домов, густо населенных беднейшими классами и оживляемых жердями для сушки белья, торчащими из каждого второго окна; эти дома для бедных нависали над виллами и их маленькими садиками, словно приморские утесы. И все же, несмотря на городскую копоть, сажу и дым, за долгие годы запятнавшие их стены, эти старинные особнячки, с их подъемными жалюзи и крылечками в сельском вкусе, сохраняли несколько печальное очарование прошлого.

Добравшись до нужной улицы, Чаллонер обнаружил, что она простирается перед ним совершенно пустая. Откуда-то поблизости доносился звучный шум тысяч шагов, но на самой Ричард-стрит все дома были погружены во тьму, вокруг царило безмолвие, словно здесь никто и не живет вовсе. Вид окрестностей угнетал молодого человека; снова, как и на улицах Лондона, его поразил облик пустынных городских улиц, а когда он нашел указанный дом и не без робости позвонил, сердце у него ушло в пятки.

Колокольчик оказался таким же древним, как и сам дом, он издал тоненький, дребезжащий звук, довольно долго доносившийся откуда-то из глубины здания. Когда звон затих, раздался едва слышный скрип какой-то внутренней двери, а затем кто-то осторожно, чуть слышно, как кошка, стал прокрадываться по холлу. Чаллонер, полагая, что его немедленно примут, извлек письмо и постарался изобразить любезную улыбку. Однако, к его неописуемому удивлению, шаги замерли, а потом, спустя несколько минут, все так же, украдкой, стали удаляться, пока наконец не стихли где-то во внутренних комнатах. Молодой человек снова принялся яростно дергать шнурок, и опять его острый слух различил шорох осторожных шагов, приближающихся по выщербленным половицам старой виллы к входной двери: и снова малодушный гарнизон ее выдвинулся на позиции лишь для того, чтобы отступить. Чаша терпения посланца переполнилась, и, осыпая все семейство Фонбланк всевозможными красочными проклятиями, он повернулся и стал спускаться по ступенькам. Возможно, затаившийся обитатель виллы следил из окна и собрался с духом, заметив, что Чаллонер отказался от своего намерения, а возможно, пока он, трепеща, скрывался в задних комнатах, разум его взял верх над тревогами. По крайней мере, едва Чаллонер ступил на мостовую, как остановился, услышав, что кто-то открывает засов изнутри: за первой задвижкой последовала вторая, с грохотом отодвигаемая, ключ со скрежетом повернулся в замке, дверь распахнулась, и на пороге вырос человек дюжего телосложения, в рубахе, без сюртука и жилета. Он не отличался ни мужской красотой, ни изяществом облика; будучи спокоен, он ничем не привлек бы внимания наблюдателя, но, стоя на пороге, столь потрясал выражением крайнего ужаса, написанным у него на лице, что Чаллонер замер, как громом пораженный. Несколько секунд они безмолвно взирали друг на друга, а потом человек на пороге побелевшими губами, прерывающимся голосом осведомился, что ему угодно. Чаллонер ответил, стараясь не выдавать своим тоном охватившего его удивления, что он-де послан с письмом к некоей мисс Фонбланк. При упоминании этого имени, послужившего словно бы талисманом, человек на пороге подался назад и нетерпеливо пригласил Чаллонера войти, и не успел начинающий искатель приключений переступить порог, как дверь за ним захлопнулась и все пути к отступлению оказались отрезаны.

Было уже более восьми часов вечера, и, хотя на улице еще задержались поздние северные сумерки, в холле воцарилась кромешная тьма. Испуганный обитатель виллы провел Чаллонера прямо в гостиную, выходившую окнами в сад за домом. Там он, по всей вероятности, ужинал, когда раздался звонок, ведь при свете сальной маканой свечи можно было разглядеть, что стол накрыт салфеткой, а на ней стоит бутылка эля и лежит корка сыра гауда. С другой стороны, обставлена комната была с несколько потускневшей респектабельностью, а вдоль стен высились застекленные шкафы, полные толстых томов в дорогих переплетах, судя по всему ученых трудов. Вероятно, дом был снят уже с меблировкой, ведь все его убранство совершенно не гармонировало с обликом человека в рубахе и его скудным ужином. Что же касается графской дочери, самого графа и видений консульских постов в иностранных городах, то в воображении Чаллонера они давно уже рассеялись, как дым. Подобно доктору Грирсону и мормонским ангелам, они явно оказались созданы из вещества того же, что и сны[18]. Ни единой иллюзии не осталось у странствующего рыцаря, ни единой надежды, кроме разве упования, что вскоре его освободят от этого недостойного поручения.

Человек в рубахе по-прежнему смотрел на посетителя с нескрываемым страхом и снова принялся допытываться, по какому делу он прибыл.

– Я явился, – проговорил Чаллонер, – просто из любезности, вручить письмо от одной леди другой, и вынужден просить вас немедленно позвать мисс Фонбланк, которой мне велено передать привезенное мною послание в собственные руки.

На лице незнакомца изобразилось растущее удивление, к которому теперь примешивалась изрядная доля озабоченности.

– Я – мисс Фонбланк, – заявил он, а потом, заметив, какое впечатление произвело это откровение на Чаллонера, воскликнул: – Боже мой! На что вы уставились?! Говорю же вам, это я мисс Фонбланк.

Глядя на окладистую и весьма длинную, оставленную на подбородке, бороду собеседника и на видимую глазу часть его щек, посиневшую от бритья, Чаллонер мог только предположить, что пал жертвой шутки. От чар юной леди он избавился, а сталкиваясь с мужчинами, прежде всего представителями низших классов, мог проявить известную решимость.

– Сэр, – весьма откровенно сказал он, – я взял на себя немалые хлопоты ради людей, которых почти не знаю, а сейчас это поручение уже начинает мне докучать. Либо вы сию минуту вызовете мисс Фонбланк, либо я покину этот дом и вверю себя в руки полиции.

– Какой ужас! – воскликнул незнакомец. – Клянусь Богом, я именно то лицо, к которому вас направили, но как мне вас в этом убедить? Наверняка это все Клара, это ее рук дело, это она, безумная, любит играть в смертельно опасные игры, а нам теперь не договориться, одному Богу известно, чем кончится это промедленье!

Он произнес эти слова с серьезностью, которая не могла не удивлять, и тут Чаллонеру пришел на ум дурацкий стишок, призванный служить паролем.

– Что ж, может, это вам поможет? – спросил он и не без смущения прибавил: – У курчавых негритят…

Тревога на лице бородача мгновенно сменилась облегчением.

– Глазки весело блестят. Дайте сюда письмо, – на одном дыхании выпалил он.

– Ну хорошо, – произнес