Плещущийся - Андрей Скабичевский

нужно было из двух коротких частей балки собрать одну длинную. Балки выставлялись по уровню в стык и скреплялись металлическими пластинами в районе ребра жесткости с обеих сторон с помощью болтов. Болты продевались в тридцать специально просверленных отверстий и затягивались гайкой с предварительно надетым для жесткости гровером. Затягиваться гайки, согласно технологии, должны были с определенным усилием, для чего был специально принесен полутораметровый динамометрический ключ. На ключе согласно технологическим нормам выставлялось усилие, и нужно было им крутить гайки до характерного щелчка. Щелчок обозначал, что гайка закручена до конца правильно. Технолог цеха поколдовал над ключем, регулируя что-то согласно бумажке, в которую поминутно заглядывал, и ключ под ободряющий рёв мастера Триппера: «Быстрее давай!» был вручен бригадиру Александру Ивановичу. Не мудрствуя лукаво, бригадой было решено, что менее физически развитые Серега Гоменюк и Паша Тихоход вставят болты, накинут гроверы, понаживляют гайки, а Костян Логунов и бригадир Кобчик будут их закручивать огромным тяжелым ключом и через каждые десять болтов меняться. Работа в принципе была не особенно сложная, фактором осложнявшим положение являлось то, что балки эти находились прямо посреди цеха и все обилие руководства разных мастей шастало в непосредственной близости. В этих условиях чувствуешь себя пони на арене цирка, перед таким обилием начальства придется пахать в поте лица. Пахать ни Щавелю, которого еще слегка мутило и крутило живот после вчерашнего отравления, ни его бригаде не хотелось, но выбирать не приходилось. Тем более контролировать процесс поставили мастера Триппера. Первая гайка была наживлена, бригадир Кобчик дуговыми вращениями начал крутить здоровенный ключ, все сильнее и сильнее в него упираясь в ожидании заветного щелчка. Но вместо ожидаемого мягкого щелчка раздался треск разрываемого металла. Ключ ушел на полметра вперед, а выжимавший его бригадир Кобчик по инерции полетел следом, больно стукнувшись коленками по нижнему тавру балки.

– Травма на производстве, – лаконично диагностировал Костян, наблюдая эту картину.

– Я тебе дам травму! – грозно огрызнулся Триппер, – Что там случилось?

Александр Иванович встал, потер ушибленную коленку, медленно осмотрел сначала ключ, потом потрогал гайку. Гайка внезапно легко прокрутилась. Бригадир Кобчик одним движением сорвал её с болта, посмотрел внутрь и проворчал:

– Резьбу сорвали ’мля!

Триппер медленно, как пробирку с кислотой, взял гайку, покрутил её сначала слева направо, потом справа налево. Суть проблемы от этих манипуляций не уменьшилась. Он испуганно оглянулся в поисках знакомых, с кем можно было бы обсудить событие, но вокруг были исключительно незнакомые инженеры и начальники, – все по должности гораздо выше Триппера.

– Еще одну крути, – приказным тоном прогудел Петр Петрович, решивший потянуть время на принятие решения.

Теперь уже за ключ взялся Костян. Через минуту и вторая гайка с характерным треском была сорвана.

– Бог троицу любит, – беспомощно оглядываясь, уже не таким приказным тоном просипел Триппер.

Прошла минута, и третья гайка присоединилась к двум своим сестрам, не выдержавшим технологической дефлорации. Так и не заметив с кем можно было обсудить произошедшее, Триппер схватил одну из гаек и ринулся на поиски решения проблемы.

– А нам чё делать ’мля? – справедливо возмутился бригадир Кобчик.

– А вы крутите, не останавливаетесь, – Петр Петрович Петряковский даже в условиях гипотетического наказания за испорченные гайки продолжал следовать всезаводской доктрине о том, что рабочий не должен простаивать. Александр Иванович пару секунд поматерился. Его примеру последовал Костян. Свои пять копеек вставил Щавель, и лишь Паша Тихоход, склонив голову влево, задумчиво витал в неизвестных облаках. Начали крутить. Результат был прежний. Работа оказалась не такой уж и простой. Ключ весил прилично, и с непривычки вытянутыми руками – да ещё с усилием – крутить было достаточно тяжело. Решено было меняться через каждые три гайки: сначала крутят бригадир с Костяном, затем Серега с Тихоходом. На четвертом круге к сборщикам прибежал мастер Триппер с единственным знакомым человеком, которого смог найти – с профоргом цеха Рафаилом Михайловичем Загрушевским. Казалось бы, странно, что мастер на производстве обращается за помощью в технологическом процессе к профоргу – человеку, чья должность не подразумевает технических знаний. Но не все так просто было в цеху обслуживания металлургического оборудования. Рафаил Михайлович Загрушевский был не просто профорг. Его вообще можно было характеризовать фразой «не просто». Было Загрушевскому сорок восемь, и подготовку к своей профессиональной деятельности он начал с семи лет. Сначала он был в начальной школе командиром октябрятской звездочки, потом вожатым пионерской ячейки, затем комсоргом класса, затем комсоргом в группе механико-металлургического университета, тогда же он начал учебу в школе марксизма-ленинизма, которая сулила ему гораздо больше перспектив, чем университет. Если бы Рафаилу Михайловичу Загрушевскому сказали, что он интуитивно выбрал тот же путь, что и Жора Грек, а именно – работать как можно меньше, он бы отмел это предположение, как абсолютно ложное. И даже самому себе не признался, что так оно и есть. Он двигался по партийной карьерной лестнице с усердием стахановца, и никто никогда не мог упрекнуть его в лености и праздности. Идеология как таковая никогда его всерьез не интересовала, важны были только возможности, которые предоставляла партия. Из своего коммунистического опыта он вынес два главных вывода. Первый – за тобой всегда следят товарищи. Второй следовал из первого – для того, чтобы товарищи были довольны, нужно изображать активность. А это у него получалось прекрасно. Будущее сверкало всеми радужными красками победы коммунизма и попахивало заманчивым запахом развитого социализма, где ему, Загрушевскому, будет отведена не последняя роль. Но начались девяностые, и неожиданно для Рафаила Михайловича советская власть закончилась. Начался бурный этап быстрых заработков и легких денег у его номенклатурных коллег по партии. Загрушевский, стараясь не отставать от бывших соратников по партии, тоже попытался урвать свой кусок пирога, но внезапно оказалось, что изображения активности для успеха в коммерции и бизнесе недостаточно, нужно было действительно уметь что-то делать. Такого подвоха от судьбы Рафаил Михайлович не ожидал. Несколько лет он перепархивал из одной фирмы, возглавляемой его бывшим единопартийцем, в другую, пока всей новообразованной элите города не стала ясна его полная бесперспективность как трудовой единицы. В конце концов, он обрел пристанище в месте, где смог проявить годами наработанные возможности – стал профоргом в цеху обслуживание металлургического оборудования. Задача, поставленная ему начальником цеха, была противоположной обязанностям любого профорга, но вполне понятной, а также весьма выполнимой бывшим коммунистом. По версии начальника цеха, рабочий должен больше работать и меньше выделываться. Вместо того, чтобы объяснять трудящимся цеха их права (а главное, преимущества членов профсоюза) или бороться за улучшение условий трудовой деятельности, Загрушевский пугал их очередными волнами кризиса (захлестнувших,