Плещущийся - Андрей Скабичевский

У Серега выступил холодный пот. После безжалостных слов мастера вся его блистательная гипотеза о собственной везучести рухнула. Он медленно вытерся, надел белье, присел на лавку и долго таращился на повешенное в шкафчике мокрое полотенце. Нужно было искать выход из ситуации. Недолго думая он подошел к Костяну Логунову и бригадиру Кобчику. Рассказал им и про то, как копал картошку у Триппера; и про то, как Жора Грек подсунул ему палёную водку; и про то, как вертухаи поймали его возле дыры в заборе, из-за чего теперь его вызывают в контору цеха. Коллеги сочувственно выслушали и дали почти единогласный совет:

– На жалость дави, ’мля, – авторитетно пыхнул папиросой Александр Иванович.

– На третьем участке работал мужик сварщиком, – начал поучительную притчу Костян Логунов, – так он после получки на неделю ушел в запой. Через неделю пришел без больничного, без объяснительной, его тут же хотели уволить по статье с волчьей записью в трудовой книжке. А он не будь дураком – привел в контору жену и двух детей трех и пяти лет. Те как устроили втроем вой: ой, вайдод, да что же это происходит, единственного кормильца – пусть дурака и пьяницу – увольняют, да мы же по миру пойдем! И я с ним разведусь, и детей отдадим в интернат, и судьбы четырех людей навсегда будут поломаны. А сварщик так подошел к Корзону и торжественно говорит: «Валентин Валентинович, мне без ЦОМО не жить!». Корзон от такой речи чуть не прослезился и не уволил мужика, – тут Костян вздохнул. – Вернее, уволил, но уже через месяц, когда тот снова после зарплаты в запой ушел.

Кроме мамы других близких родственников у Сереги не было, но вести маму в контору, тем более просить, чтобы она там плакала и умоляла начальника цеха не увольнять её непутёвого сына, было слишком унизительно.

– Про мать-одиночку скажи, ’мля, – словно прочитав мысли коллеги, влез с советом бригадир Кобчик, – типа, ты у неё единственный кормилец, ’мля.

Про единственного кормильца бригадир, конечно, загнул, мать все-таки работала и могла себя мало-мальски обеспечить сама, но мысль Сереге показалась дельной. Если давить на жалость, то нужно использовать все аргументы.

– А еще скажи, что хочешь овладеть смежной профессией, скажи, что мечтаешь выучиться на сварщика – продолжал генерировать идеи Костян, – Корзон любит, когда один человек владеет несколькими профессиями.

– Ага, ’мля, – мрачно подтвердил Александр Иванович, – когда пашешь один, ’мля, как целая монтажная бригада, а получаешь как бетонщик, ’мля.

– И вообще, винись, что, типа, сделал ошибку, но хочешь все исправить, – Костяна так и несло дельными советами, – Так и скажи: «Дайте мне второй шанс, и я покажу себя!»

Бригадир Кобчик согласно кивнул и выпустил густой дым из ноздрей.

Наслушавшись добрых советов от коллег, Щавель слегка приободрился. Визит в контору цеха уже не казался таким страшным, ощущение неотвратимости увольнения слегка потупилось. Тем не менее, внутренне напряжение осело где-то внизу живота противным комом. Хотелось выпить, чтобы расслабиться. Но, во-первых, выпить было не за что, а во-вторых, голос разума в кои-то веки нашептывал, что лучше сегодня воздержаться от возлияний. После советов бригады Серега понимал, что в контору нужно явиться вымытым, причесанным, в чистой выглаженной рубашке и вообще произвести впечатление человека весьма положительного, которого только стечение нелепых обстоятельств выбило из позитивной трудовой колеи.

Стараясь не смотреть в сторону трактира «Маргарита», расположенному в ста метрах от проходной, пока еще бетонщик дошел до трамвайной остановки. По прихоти судьбы первым подошел трамвай № 14, в котором на удивление было достаточно свободных стоячих мест. Обычно в это время, когда в цехах заканчивается первая восьмичасовая смена, трамваи ходят забитые битком. Серега счел это добрым знаком. В четырнадцатом трамвае ехали люди с усталыми, но спокойными лицами, особо не толкаясь и как следствие не ругаясь и не матерясь. За окнами трамвая ярко светило августовское солнышко, птички щебетали весёлыми трелями, молоденькие мамочки группками по несколько человек толкали яркие коляски, бегали ободранные, но довольно упитанные собаки, жизнь казалась простой и приятной. Серега точно знал, что если сейчас выпить хотя бы бутылочку пива, волна добра и теплоты сразу накроет его глотка с пятого. Но делать этого никак нельзя. Пытаясь отвлечься от соблазнительных мыслей про пиво, он стал обдумывать завтрашнюю речь перед начальником цеха. А матери о случившемся он решил не говорить. Не стоит её огорчать раньше времени, да и честно говоря, не хотелось выслушивать от неё справедливые упреки. Вдруг завтра все обойдется, тогда и вовсе нужно будет забыть эту историю как дурной сон.

Серега добрался домой. Матери не было, сильно его это не удивило. Она редко сидела дома, предпочитая совершать либо промышленные рейды по вечерним рынкам города N, либо обсуждая с подругами со двора перипетии телевизионных сериалов и шоу. Щавель заглянул в холодильник, нашел там кастрюлю с борщом, разогрел его и с аппетитом съел. С удивлением поймал себя на мысли, что за последние несколько дней он впервые полноценно питается. После еды он достал из комода почти новые туфли, нашел в бельевом шкафу чистую белую рубашку и черные штаны, в которых он был на выпускном в школе, и тщательно выгладил их. Это был хитрый ход – такой парадный наряд всем своим видом кричит, что человек, который его носит, трудолюбивый и ответственный, а не какой-то прогульщик и алкаш. После всех приготовлений Серега решил посмотреть телик, но уже через минуту просмотра какого-то случайным образом выбранного комедийного сериала, на него навалилась такая усталость, что глаза закрывались сами собой. Сказывались и недосыпание последних дней, и плохое питание, и картошка Триппера, и паленая водка Жоры Грека, и долбанный тяжеленный динамометрический ключ, и гайки с сорванной, мать их, резьбой. Молодой организм пытался компенсировать все издержки последних дней, и погрузил своего обладателя в такой крепкий сон, что тот не слышал ни шум телевизора, ни приход матери. Когда Щавель открыл глаза, за окном были сумерки. Но не те тревожно-красные облачно-нахмуренные вечерние сумерки, а легкие, с пробивающимся из-за горизонта ярким светом свежие утренние сумерки. Мать посапывала в соседней комнате, настенные часы показывали без пяти минут пять утра. Оказывается, он проспал почти двенадцать часов. Зато сейчас он свеж и бодр, и готов во всеоружии к новому дню. Дню, когда решается его заводская карьера.

Вторник

В контору Щавель собирался ехать к восьми утра. Времени было более чем достаточно, поэтому он не спеша принял душ