Заметки из винного погреба - Джордж Сентсбери

роковым образом привычна к нему. Далее вы теряете всякую обходительность и всякое чувство приличия, а ведь именно благодаря им питье абсента доставляет удовольствие человеку со вкусом. Поставив рюмку ликера в стакан с наиболее плоским дном, осторожно добавьте – или попросите кого-нибудь сделать это – воду в сам абсент, чтобы смесь перелилась из одного сосуда в другой. Темно-изумрудный цвет чистого напитка переходит сначала в цвет звездного смарагда (если бы Всевышнему было угодно сотворить четверку «звездных»[126] камней [xxxv]), а затем в опаловый; впоследствии этот опаловый цвет бледнеет; когда ликерная рюмка содержит одну лишь чистую воду и питье готово, удивительное сочетание запаха и вкуса освежает и услаждает вас; всё это дает необыкновенно приятное ощущение. Испытывать его, как и другие приятные ощущения, следует не слишком часто. Я пил не более одного стакана абсента в день и уже тридцать лет не пью его вовсе. «Зеленая Муза» – bonne diablesse, если не злоупотреблять ею, и когда вы оказываетесь на берегу, потрепанные океаном, она принимает вас в объятия, как не делает никто другой [xxxvi].

Х. Пиво, сидр и т. д

Нет другого напитка, с которым мне нравится жить больше, чем с пивом, но мой погреб всегда был недостаточно обширным, чтобы вместить его в изрядном количестве, а мой штат прислуги – недостаточно большим, чтобы это имело смысл. В те славные времена, когда слуги рассчитывали на пиво, но не рассчитывали, что с ними будут обращаться иначе, как со слугами, бочонок-другой был необходимостью; «честные» люди обычно делали так, что легкое пиво, которое пили они, доставалось и слугам, хотя у них самих могли иметься также другие сорта. К этим лучшим сортам применялось старое правило: открывая бочонок, позаботься о том, чтобы рядом стоял другой. Даже Коббет[127], чья вера в пиво была его благороднейшей чертой, признавал, что оно требует хотя бы небольшой выдержки. Занятный белый эль, или «lober agol», варившийся, как всё еще помнят некоторые, в Девоншире и Корнуолле, хотя я тщетно пытался отыскать его там полвека назад, пили, по-моему, свежим; он, однако, был не чисто солодовым и вовсе не охмеленным, зато в него клали яйца («куриные зародыши в питье»[128]) и прочие посторонние ингредиенты.

Однажды в валлийском Сент-Дейвидсе мне довелось пить такой свежий эль, что он пенился в бочке пышно, как бутылочный; не знаю, было ли на него похоже знаменитое пиво из Балы, которое Борроу нашел таким прекрасным во время своего первого визита и таким отвратительным – во время второго [xxxvii]. С лучшим «Бассом», который я пробовал, случилось прямо противоположное. Когда я жил в Элгине – дело было в 1875-м – мой покойный друг, окружной прокурор, совершал во время майских «праздников таинств», еще отмечавшихся в тех далеких краях, пешие прогулки – до реки Финдхорн и далее к Лох-Нессу, доходя до Глен Эркарта. В гостинице «Фриберн» на береге Финдхорна мы нашли прямо-таки чудесное пиво и, спросив об этом у обслуживавшей нас девушки, узнали, что бочку с «Бассом» привезли в октябре, но из-за внезапного ухудшения погоды и отъезда всех посетителей так и не открыли вплоть до нашего прибытия.

Пиво обычной крепости от слишком долгого пребывания в бочонке делается «жестким», но ни один из тех, кто достоин пить его, не согласится ни на что иное, кроме бочонка. Банки – лишь временная, хотя и полезная, мера; к тому же легкое пиво хранится в них не больше недели. Совсем небольшие бочонки, которым в деревнях придумывают ласковые прозвища («пенек» и тому подобные), – тоже плохой выбор. «Мы будем пить из восьмигаллонного, мой мальчик!» – вот наименьшая мера объема, допустимая в этом случае. Об одном восьмигаллонном у меня сохранилось приятнейшее воспоминание и напоминание, хотя он не стоял в моем домашнем погребе. Незадолго до начала нынешнего столетия и за несколько лет до того, как мы, шотландские профессора, по собственной воле и вопреки сильнейшему противодействию, отказались от прежнего полугодового отпуска, не попросив и не получив никакой прибавки к жалованью. (Я каждый раз смеюсь при мысли о том, как ужаснулись и разгневались бы мистер Смилли и мистер Томас[129], узнав о таком непотребном поведении.) Итак, в то время можно было передвигаться, делая продолжительные остановки, и я снял у своего друга дом в Абингдоне. Хотя я уже не мог пить столько же пива, сколько тридцатью годами ранее, в местах, расположенных чуть выше по течению Темзы, возникла надобность в бочонке. И он явился – одна из мелких любезностей – «Басс» с трогательной надписью: «Для мистера Джорджа Сентсбери. Наполнен доверху». Я снял карточку и, кажется, по сей день храню ее, считая, что это лучшая (ибо выданная добровольно) характеристика фирмы.

Разумеется, очень крепкое пиво можно разливать по бутылкам и держать в них, но подозреваю, что и оно вкуснее, если налито «из дерева»; хотя, конечно, бутылки гораздо проще хранить в погребе. Оно отличается многообразием видов, порой очень любопытных. Шотландский эль пользуется громкой славой и превосходен в своих лучших проявлениях (самый вкусный из тех, что пил я, варили у Янгера). Но, как правило, он слишком сладок. Как-то раз я купил партию этого эля (не янгеровского) и держал у себя около шестнадцати лет; под конец он всё еще был приторным. «Басс номер один» не нуждается в похвалах. Некогда, проживая в упомянутой выше кембриджширской деревне, я имел у себя несколько бутылок такого «Басса», произведенного в Кембридже, очень старого и очень хорошего. Два моих гостя, – как кембриджцы, они, по идее, должны были усвоить «суровые» обычаи тамошнего университета, по выражению мистера Лэнга, – после его распития вместе упали в канаву. (Должен признать, что в деревенских переулках царила страшная темень.) В былые времена – сейчас, видимо, этого уже не найти – вы могли обнаружить довольно изысканные сорта крепкого пива от небольших местных пивоварен. Такие заведения встречались даже на островах Канала. Думаю, университетские преподаватели и студенты сами были подвержены «наклонам и падениям». Помню, когда я учился в Мертон-колледже, у нас всегда имелись особые пивные стаканы, вроде старинных узких бокалов для шампанского, и после еды в них всегда оказывалось замечательнейшее пиво «Архидиакон», которое тогда варили в ризнице церкви нашего колледжа. Позднее, слегка омрачив мою радость от возвращения туда, мне сказали, что теперь его привозят откуда-то со стороны [xxxviii]. Колледж всех душ, судя по всему, единственный, в котором еще может состояться изгнание зла:

Крепкое пиво! Сжалься над послушником Петром,

если послушник Петр