Алина и Валькур, или Философский роман. Книга вторая - Маркиз де Сад

«Но что же нам делать, сударь, — с горечью вымолвила я, — неужели вы желаете нашей гибели?»

«Терпение, терпение, — продолжал магистрат, — не отчаивайтесь: возможно, розыск, который, будьте уверены, я объявлю немедленно, принесет желаемые результаты; тем временем, вы должны вести себя пристойно, и, главное, — промурлыкал дон Лоренцо, поглаживая нас по щекам, — остерегайтесь многочисленных капканов, в которые преступление толкает неосторожную невинность; я надеюсь на лучшее... Господь добр, он не покинет вас в беде; разве его благодатная десница когда-нибудь оставляла без помощи несчастного? Скажите же мне, милые детки, — разглагольствовал алькайд, плавным движением руки коснувшись груди Климентины, поначалу даже и не думавшей сопротивляться, — скажите мне, успели ли вы подыскать для себя в Лиссабоне достойного духовника? С тех пор как вы оказались среди дикарей... Я бы мог порекомендовать вам одного достопочтенного священника...»

Климентина, наконец, вырвалась из объятий дона Лоренцо, заметно преуспевшего в своих начинаниях.

«Нет, — ответила она, — нет, сударь, мы пока не выбрали себе духовника; желание поужинать явно пересиливает стремление исповедоваться, ведь денег у нас не хватает даже на хлеб...»

«Ах, какой ужас! Какой ужас! — воскликнул тогда святоша. — Поистине, мне еще не приходилось видеть...»

В это мгновение прозвучал колокол и дон Парденос, прервав свои речи, бросился на колени перед огромным распятием, призывая нас следовать его примеру. Четверть часа прошли в сосредоточенной молитве...

«Повторяю вам, — продолжал алькайд, поднимаясь на ноги, — вы обязаны рассчитывать на доброту Всевышнего! Я тотчас же объявлю розыск, и завтра утром лично доложу вам о его результатах».

«Сударь, — бесцеремонно заявила ему Климентина, — все это прекрасно, но повторяю вам еще раз, на ужин у нас не осталось ни единого рейша;[14] одолжите нам хотя бы один португез; раз уж вы отличаетесь такой набожностью, то, конечно, охотно сотворите доброе дело, которое в тысячу раз угоднее Господу, нежели постоянное бормотание молитв. Господь воздаст вам сторицей».

«Я никогда не даю денег в долг, — сказал почтенный полицейский. — Но ради вас и этого прелестного создания, — продолжал он, снова положив руку на грудь Климентины и с вожделением поглядывая на меня, — из живейшего сочувствия, что вы пробудили в моем сердце, я готов одолжить вам половину требуемой суммы.[15] Если завтра я не сообщу вам ничего утешительного, предупреждаю вас, вы обязаны будете рассчитаться со мной так или иначе».

С этими словами дон Лоренцо учтиво проводил нас до дверей своего кабинета.

«Минуточку, сударь, — остановила его Климентина, — объясните нам, пожалуйста, ваше требование: как мы сможем вернуть вам деньги, если сундуки останутся у жуликов?»

«Точно так же, как и все остальные женщины, — ответил алькайд. — Разве они испытывают в аналогичных случаях какие-то затруднения? — Дон Лоренцо потеребил рукой попку Климентины. — Как видите, вам есть чем сполна расплатиться со мной».

«Ваша подачка выглядит совершенно непристойно, если мы согласимся рассчитаться с вами таким образом! — гневно возразила я алькайду. — Раз уж вы цените нас столь низко, на успех розысков надеяться не приходится».

«Я вас не понимаю, — сказал дон Лоренцо с несколько обескураженным видом. — Забирайте деньги, завтра вы мне их вернете, или я поступлю с вами по своему усмотрению».

«Согласна, — ответила Климентина, — но более мы вам ничем не обязаны. Мы боялись, что вы отнесетесь к нам с презрением, однако теперь я вижу, что презрения заслуживаете только вы; мы с подругой должны вам лишь полпортутеза».

Добравшись до гостиницы, мы сразу же осведомились о пропавших вещах. Нам заявили, что сундуки до сих пор не прибыли. Путешествующие без багажа, как правило, в гостиницах доверием не пользуются, поэтому нам предложили заплатить за ужин вперед, а иначе, как нам сказали, стол сервироваться не будет.

«Прекрасно, — вымолвила Климентина, всматриваясь мне в лицо, — теперь ты понимаешь, насколько человеческие сердца открыты возвышенному чувству сострадания; едва лишь возникли подозрения, что мы в стесненных обстоятельствах, как со всех сторон на нас посыпались оскорбления: алькайд обязан был оказать нам помощь по долгу службы, но в обмен на жалкую подачку он потребовал от нас услуг крайне постыдных; владелец гостиницы, утопая в роскоши, требует заплатить вперед за нищенский ужин: он, видите ли, боится потерять эти гроши. Держи, — крикнула Климентина, бросив в лицо лакею полпортугеза, — заплати за ужин, болван, и неси его сюда поживее!»

Когда все блюда были поданы, моя подруга недовольно проворчала:

«И это стоит полпортугеза?»

«Что вы, сударыня, у вас осталось целых два крузадо,[16] вот они».

«Принеси-ка нам на эти деньги сетубалского вина; я желаю выпить за здоровье мошенников, что обворовывают нас с такой наглостью. Безнаказанно такое можно творить только с попавшими в беду путешественницами».

Когда бутылки появились на столе, Климентина выставила лакея за дверь, побеспокоить нас она разрешила только в случае получения новостей о пропавших сундуках.

«Приступим к ужину, — сказала она, после того как дверь за спиной лакея закрылась, — как видишь, у нас еще кое-что осталось, так что отчаиваться пока не следует».

Непоколебимое хладнокровие подруги несколько меня ободрило; ела я с аппетитом, но пила гораздо умереннее. Решив утопить свое горе в сладостном соке виноградников Сетубала, Климентина осушила целые две бутылки, тогда как я ограничилась стаканом лимонада. Захмелев, Климентина предалась необузданному веселью; никогда мне не приходилось видеть ее такой оживленной и привлекательной. Прекрасные иссиня-черные волосы разметались по ее белоснежной груди, восхитительные глаза горели огнем от отчаяния и досады. Какое-то старое воспоминание заставило ее расплакаться... Легкое газовое платье — из-за жары мы носили его на голом теле — расстегнулось у пояса... Приятное личико, на котором явственно читались следы усталости... Одним словом, Климентина выглядела настолько соблазнительно, что ни один мужчина не смог бы устоять перед ее чарами, даже я, несмотря на природную рассудительность и любовь к Сенвилю, иной раз забывала о том, что родилась на свет женщиной.

Мы легли в постель. Климентина не давала мне спать, в своем сумасбродстве она не знала удержу: она, видимо, забыла о том, что завтра нам, скорее всего, предстоит выпрашивать милостыню или даже согласиться на худшее, чтобы не умереть с голоду.

Утром, пробудившись от сна, Климентина вновь расплакалась... Алкоголь действует подобно опию, боль затихает на время, но зато потом ощущается гораздо острее.

«О моя подруга, — сказала мне она, — почему я не умерла во сне!.. Уж лучше вообще не просыпаться, если впереди грозят одни горести. Какое счастье было бы мне принять смерть вчера, когда я забылась в опьянении».

«Нет, —