Алина и Валькур, или Философский роман. Книга вторая - Маркиз де Сад

С этой минуты мы уже не сомневались, что хозяйка подкуплена Кортереалем. Мирно расстаться нам, впрочем, не удалось, так как Климентина, отличавшаяся дерзостью, надменно заявила, что такой совет, по меньшей мере, вызывает у нее удивление и что, по всей видимости, она совершила жестокую ошибку, поверив хозяйке гостиницы, когда та убеждала нас, будто у нее в доме порядочные женщины могут чувствовать себя в совершенной безопасности.

«Мы собираемся действовать иначе, сударыня, — продолжала Климентина, — увидевшись с герцогом, мы обвиним его в подлом воровстве, а вас просим выступить в качестве нашей защиты».

«Меня?.. Чтобы я отправилась в этот притон?..»

«Но вы же сами предложили нам туда проехаться».

«Вам, в отличие от меня, не привыкать к подобному обращению, — сказала хозяйка гостиницы, направляясь к двери, — поступайте как считаете нужным, но не забывайте, впрочем, о том, что через двадцать четыре часа вы должны покинуть стены моего дома».

«Силы Небесные! Все складывается против нас! — сказала Климентина, когда мы остались одни. — Твоя проклятая добродетель и глупые предрассудки нас окончательно погубят... Оставайся здесь, — продолжала она, порывисто поднимаясь и, по-видимому, намереваясь выйти из комнаты. — Я одна справлюсь со всеми призрачными опасностями и не боюсь очередного приключения».

«Нет! — вскричала я, хватая Климентину за руку. — Нет, я отказываюсь есть хлеб, коль скоро он добывается проституцией, мне противно извлекать выгоду из позора подруги! Да и как мне оставаться в этой противной гостинице? Я буду беспокоиться о твоей судьбе, трепетать от одной мысли о том, что злодеи во время твоего отсутствия могут ворваться в номер; мне не вынести такого волнения, так что, вернувшись, ты найдешь здесь мое холодеющее тело».

«Хорошо, наберись смелости и поехали вместе; главное — ничего не бойся. Нам надо вооружиться, — продолжала Климентина, взяв со стола два кухонных ножа и передав один из них мне, — никакой пощады негодяям, преследующим невинных из-за гнусного сластолюбия».

«Хорошо, — сказала я, поднимаясь с кушетки, — еду вместе с тобой».

Ничего другого нам не оставалось; отправившись на виллу, мы могли бы обмануть негодяев и вернуть себе похищенные сундуки; отклонив их предложение, мы обрекали себя на нищету, избавиться от которой можно было только путем преступления. Ожидая прихода посланца герцога, мы продумывали план предстоящих действий, решали, что нам следует говорить и делать. Но вот настал этот роковой час, от которого теперь зависела наша судьба: лакей вошел к нам в номер. Он осведомился, приняли ли мы какое-нибудь решение.

«Да, — сказала ему я, — мы готовы ехать... Где карета?»

«Она поджидает вас на углу улицы. До кареты, если вам то будет угодно, прогуляемся пешком».

«Пошли же».

Мы вышли на улицу, сели в узкую двухместную карету; после того как лакей вспрыгнул на запятки, кучер щелкнул бичом и карета рванула с места.

Состояние мое не поддавалось никакому описанию: кровь, казалось, застыла у меня в жилах, я чувствовала только биение собственного сердца. Чуть менее волнения — и я упала бы замертво.

Климентина, женщина отважная и решительная, хранила напряженное молчание; временами она, не произнося ни слова, крепко сжимала мою руку. Ехать нам пришлось долго; из письма мы смогли составить себе весьма туманное представление о маршруте, но как бы там ни было, Лиссабона нам видеть более не придется. Промчавшись около двух льё вдоль берега Тахо, мы круто повернули налево, по направлению к Лейвии; затем мы внезапно свернули с проезжей дороги и по темной аллее углубились в лес. Аллея в конце концов вывела нас к воротам одинокого, со вкусом построенного дома. Карета въехала во двор; ворота за нами тотчас же захлопнулись. Лакей соскочил с запяток и помог нам выйти из кареты; мы последовали за ним в дом, и он провел нас по каким-то темным коридорам во вторую прихожую. Свет почему-то нигде не горел. Нас попросили подождать.

Я дотронулась рукой до груди подруги и почувствовала, что ее сердце бьется так же сильно, как мое.

«Соберись духом, — ободрила я ее, — вспомни о том, как недавно ты призывала меня быть храброй, а теперь мы поменялись ролями, и я ни перед чем не остановлюсь, Господь придал мне новые силы, ведь он всегда поощряет добродетель, когда та намеревается раздавить гадину порока».

Мы огляделись кругом: в доме, по-видимому, не было многочисленной прислуги, ведь преступники часто обставляют свои злодейства излишними предосторожностями, что их в результате и губит.

Но вот к нам приблизилась какая-то старуха, освещавшая себе путь огарком свечи.

«Мои любезные детки, — обратилась она к нам, — будьте добры подчиниться правилам, принятым у нас в доме; в залу, где вас поджидают важные господа, с которыми вы будете иметь дело, ни одна женщина не должна входить в одежде. Если хотите, я охотно помогу вам раздеться».

Старуха собралась уже расстегнуть теплый жакет Климентины, но моя подруга вежливо уклонилась.

«Уважаемая, — сказала она ей, — мы с подругой не привыкли к таким унизительным порядкам; впрочем, мы готовы исполнить любые приказания ваших хозяев, но скажите им, что мы настоятельно просим сделать для нас исключение из этого общего правила».

Старуха ушла, оставив нас в потемках.

«Вот все и выяснилось, — шепнула я Климентине, — моя дорогая, по правде говоря, подчиняться их приказам было бы безумием».

«Подождем, что они нам ответят».

Возвратившись, старуха заявила, что наши претензии смехотворны: рано или поздно нас все равно разденут, так что заставлять себя упрашивать в данном случае неразумно».

«Снимите хотя бы это, — продолжала ворчать старуха, показав пальцем на юбку, — если вы подчинитесь, то, возможно, вам и уступят».

«Мы ничего с себя не снимем, сударыня, — отвечала ей Климентина, — повторяю вам еще раз, мы согласны раздеться только в зале».

«А куда вы денетесь, — хмыкнула старуха, — раз уж вы вошли в этот дом, вам придется подчиниться. Следуйте за мной; вы упрямы, как галисийские мулы...»

Мы пошли вслед за старухой: в первых за передней трех комнатах царил мрак, зато зала, где мы наконец оказались, была ярко освещена. Войдя туда за старухой, мы увидели четырех мужчин в возрасте от пятидесяти до пятидесяти пяти лет, одетых в просторные, сшитые из тафты халаты, под которыми виднелось голое тело. Когда дверь в залу открылась, мужчины нервно прохаживались по комнате, мы же были поражены видом наших сундуков, которые в целости и сохранности стояли на столе, прямо перед нами.

«К чему эти отговорки? — заявил, обращаясь к нам, один из этих мужчин. Трое других остановились и внимательно на нас посмотрели. — Не кажется ли вам, — продолжал свою речь этот оратор, — что парочка голых