Венгерский рассказ - Клара Бихари

— Смотри не споткнись об нее. Глаза тебе, что ли, выело? Там она, в каморке.

— Господи, да хватит тебе там возиться, выходи!

— Хоть ты не досаждай, если уж вода…

— Унесет тебя, как пить дать унесет… Что с нами будет?

Надо бы помочь старику. Не справиться ему с хлевом одному, а бросить его он и не подумает — упрямый. Джуди незаметно подбирается поближе…

Управление шахты отвело старикам квартиру на краю поселка. В саду было несколько фруктовых деревьев. На трех крохотных грядках росли кое-какие овощи для кухни. На участке была такая чистота и порядок, как будто он был нарисован на чистом листе бумаги. Двадцать лет старику служит дряхленький радиоприемник, целый день ревущий на весь поселок из открытой двери кухни. Голос у радиоприемника такой же настырный, как и у его хозяина. В сорок четвертом старик ловил заграничные станции и на полную мощь включал известия о продвижении советских частей; все в округе дрожали и с минуты на минуту ждали, что старика уведут жандармы. Последние дни войны он скрывался в Вертеше — за распространение листовок нилашисты расстреливали.

Да, укатали сивку крутые горки, нынче старик уже не тот. Ничего не поделаешь, после семидесяти лет и спина горбится, и ноги передвигаются с трудом. Только голос остался прежним.

— Поворачивайся, мать! — хрипит он из воды. — Придержи-ка стену, да не отпускай, что же ты!

— Выходите, дедушка, холодная ведь вода! — говорит внук.

— Мать, пропала ты там с этой проволокой?

— Выходи, отец, Христа ради тебя прошу!

— Цыц, хватит причитать!

— Пропади он пропадом, этот вонючий хлев…

— Замолчи, а то двину лопатой по башке!

Вода уже выплескивается на берег, старик отплевывается, трясет головой и с отчаянием ворчит:

— Эх, мужик нужен тут… некому помочь.

Джуди он не замечает.

Во время контрреволюции, когда старик с оружием в руках выступил против нарушителей порядка, внук сильно разочаровал его — Джуди спутался с повстанцами. С тех пор старик знать его не желает. Он и на сына накричал, требуя чтобы тот «выгнал щенка, который не заслуживает даже того, чтобы солнце на него светило». Старуха плакала, сын старался успокоить старика, старые друзья тоже пытались утихомирить его, но тот ни в какую! Нет у него внука — и все тут. Кто хочет, пусть простит ему, он же, дед родной, никогда не простит. Двинуть бы в свое время щенка лопатой по башке!

Седые волосы старика, обычно заботливо причесанные, сейчас свесились на лоб, серые от грязной воды; глаза выкатились от натуги, на бровях куски грязи. Рот кривится, единственный коричневый зуб торчит наружу. Он изо всех сил пытается удержать хлев, говорит прерывисто, сиплым натужным голосом.

— Теперь уже… скоро… Вода спадает… Будь ты проклята… Хоть бы ты высохла до последней капли…

Ручей шумит — хлев стоит как раз у излучины, бурный поток с силой бьет в берег, бросает кучи гальки, раскачивает ветхое строение. Плывут вырванные с корнем молодые деревца, поток приносит откуда-то соломенную крышу. Наверное, у бойни сорвало шлюз, поэтому вода так и бушует.

— Выходи же, отец, — ноет старуха.

— Молчи, мать…

— Хватит вам, дедушка!

— Проволоку, мать, давай же проволоку!

Джуди прыгает в ручей и хватает старика за руку.

— Тебя кто звал? — ощетинивается старик.

— Дедушка…

— Убирайся, не нуждаюсь в твоей помощи!

И тут происходит беда.

Подмытый берег обламывается и рушится в воду. Образуется мутная яма с бурлящей водой, хлев разваливается на части и с треском валится в эту яму. Дед вместе с куском берега исчезает в волнах. Потом выныривает и хватает ртом воздух. Яма неглубокая, но вода тащит за собой все, что попадается на пути. Джуди тянет старика на берег. Старик такой тяжелый, что кажется, будто он упирается. Нет, просто вода тащит его обратно. Лицо старика надулось от напряжения, подбородок дрожит. В глазах его, среди красноватых прожилок, застыл ужас. От этого Джуди так пугается, что чуть не выпускает руку деда. Тот судорожно цепляется за внука.

Наконец он на сухом берегу. Губы у него побелели, к виску прилипли травинки. Лицо изможденное, бессильное, глаза ничего не выражают. Он пытается встать, но тут же падает.

— Врача! — вопит бабушка. — Джуди, беги за врачом!

Старик разжимает губы и тихо, очень тихо начинает говорить. Это даже не его голос.

— Оставьте, не надо… врача… Я и без чужой помощи подохну.

Ресницы его снова опускаются, и бледное лицо становится похожим на посмертную маску.

Поросенок весело вырывается из своего плена на веранде, отпихивает носом калитку и с визгом начинает носиться по двору; и только на берегу ручья замирает, тихо похрюкивая.

Джуди наклоняется к деду, берет его за холодную руку. Тень смерти проносится над садом, нависает над ним. Парнишка разражается бессильными слезами.

Дед открывает глаза.

В глазах его светится упрямство. Чтобы какой-то там паршивый ручей взял над ним верх? Над ним, который так долго стоял не шелохнувшись под напором гораздо более сильного потока — жизни. Стоял, как скала в море.

— Ну что? Испугались?

Джуди и бабушке даже порадоваться некогда — старик поднимается с земли и ощупывает мокрые штаны, потом набрасывается на жену:

— Ну чего стоишь? Марш, готовь ужин! Вареники с повидлом, Джуди их любит.

Спохватившись, старик прячет глаза. Он стыдится примирения. Недолго сокрушаясь, он сжимает руку в кулак и прежним голосом кричит:

— Упустили хлев, недотепы! Нет на вас лопаты, по башкам бы вас…

Перевод К. Стебневой-Кульчар.

Шандор Гергей

ЖУЖА

Дверь на лестничную площадку приоткрылась, однако проникший в кухню свет сразу померк, и на застекленную часть кухонной двери, занавешенную ситцем, легла тень. Жужа приподняла занавеску. На пороге стоял высокий черноволосый человек. Под мышкой он держал сверток в коричневой бумаге.

— Зайдите, пожалуйста, попозже, — сказала девочка. Незнакомец не двинулся с места. Тогда она сердито пробурчала: — Все равно я никого не пущу, раз мамы нет дома.

Однако она тут же пожалела, что так неучтиво обошлась с пришельцем. Дяденька, возможно, принес белье в стирку и просто не знает, что от незнакомых людей мама не берет работы. Очень надо! Ведь попадаются и такие, что по три-четыре недели не приходят за чистым бельем, а значит, и деньги, истраченные на мыло, крахмал, уголь, и труды неизвестно когда возместятся…

Девочка снова приподняла занавеску. Незнакомец сидел перед дверью на каменной приступке, у него было очень грустное лицо…

— Где это так долго мама запропастилась? — проворчала себе под пос Жужа. — Вот уже час прошел, как она понесла выглаженное белье в дом мясника.

Но вдруг мужчина