Венгерский рассказ - Клара Бихари

— Дяденька, мы опоздаем в школу, — взмолилась Жужа.

— Это шпик, а не дяденька, — одернул ее братишка.

— Я тебе уши оборву, — прошипел шпик и потянулся к мальчику, но тут же, взвизгнув, отдернул руку, потому что мальчик укусил его за палец.

— Ах ты паршивец!.. — заорал шпик и схватил мальчика за шиворот. — Я тебе покажу, как кусаться!

Около них начали останавливаться прохожие. Спрыгивали даже с трамвая и бежали к ним.

— Шпик… Нужно пришибить его, — громко заметил кто-то.

— Надо выпустить из него кишки, — добавил другой.

— Не устраивайте спектакля! — огрызнулся шпик и вытащил пистолет.

Через две недели Жужа вместе с матерью отвозила выстиранное белье в дом господина чиновника. Едва они вошли в переднюю, как за ними в дверях появился все тот же шпик. Правой рукой, указательный палец которой был забинтован, он отвернул лацкан своего зимнего пальто и показал какой-то жестяной жетон.

— Государственная полиция, — сказал он чиновнику и его жене, которые с ужасом взирали на то, как шпик разбрасывал свежевыглаженное белье.

— Я искал коммунистические листовки… Красные обычно прячут их в выглаженном белье, — объяснил он, уходя.

Чиновник и его жена отсчитали деньги за стирку и глажку, а потом выставили Жужу с матерью за дверь.

— Чтоб вашего духу здесь больше не было! — кричал чиновник. — Слышите? Чтоб духу вашего не было!

— Они хотят взять нас измором… Ну нет! Этого им не дождаться. Больше мы не станем бросаться под трамвай, — сказала мать, когда они вышли на улицу. Она высоко подняла голову, словно давая обет кому-то невидимому, кто стоял на крыше дома. — Этого им не дождаться!

Жужа помнила, а может быть, уже и не помнила, а это осталось в ее памяти по рассказам матери, как пять лет назад они втроем легли на трамвайные рельсы… При этом страшном воспоминании ее бросило в дрожь, словно она попала в холодную, нетопленую комнату. Впрочем, мама не топила уже и в кухне. Она продала плиту и перестала дома стирать. Молоко по утрам мама кипятила на спиртовке; на ней же подогревала застывшую еду, которую она по вечерам приносила с работы.

Жуже стоило только заглянуть в кастрюльку, и она уже знала, стирала мать или работала на кухне, откуда принесен этот суп или овощное пюре. Если мать приходила со стирки, то еда была пропитана запахом прачечной, как и сама мать, да, кроме того, в эти дни мать казалась особенно усталой.

Последнее время от нее все реже и реже исходил этот запах. Однако из дому мать все же уходила — вроде бы на работу. Иногда она уходила даже вечером, предварительно подогрев и поставив на стол еду детям.

— Когда покушаете и выучите уроки, ложитесь спать, — говорила она. — Меня не дожидайтесь.

Как-то, моя посуду, Жужа мысленно представила путь матери ночью… Но тут братишка сонливо начал канючить:

— Ну давай сделаем уроки и ляжем спать…

Жужа склонилась над его тетрадкой по арифметике, но мысленно снова и снова возвращалась к матери. В школе девочки, потупив глаза и содрогаясь от ужаса, говорили о том, что есть женщины, которые по ночам просят на улице деньги у незнакомых мужчин и… От одной этой мысли у Жужи началась нервная икота. Братишка удивленно посмотрел на нее.

— Да брось ты, — дружелюбно сказал он. — Хватит уж тебе.

Ей хотелось дождаться матери, но напрасно она боролась со сном… Утром она проснулась оттого, что брат, фыркая, мылся, а комната наполнилась сладковатым запахом кипящего молока.

Мать стояла у подоконника и следила за спиртовкой. Жужа сбросила с себя одеяло и кинулась в кухню за ведром: ее обязанностью было рано утром, когда у колонки еще не стояла большая очередь, приносить воду. Однако мать опередила ее: ведро уже стояло, наполненное чистой водой.

— Я проспала, — оправдываясь, произнесла Жужа. — В следующий раз принесу воду с вечера.

— Ты не заболела ли? — спросила мать и внимательно посмотрела в лицо дочери. Девочка не отвечала. Мать взяла ее за подбородок. Из-под опущенных ресниц Жужи катились слезы. Мать утерла их и погладила девочку по заплаканному лицу.

Но вскоре Жужа уже радостно улыбалась: девочки рассказывали также, что те женщины, которые стоят на углу улицы, пьют палинку, а от матери не пахло палинкой.

На уроке учительница дважды обращалась к Жуже.

— Что с тобой? — спрашивала она и склонялась над ней. — Ты ведь у нас не только гордость третьего класса, но и всей школы, а сегодня ты не слушаешь.

— Моя мама… — наконец вырвалось с болью у Жужи, но она тут же подавила свой порыв, желание излить свое горе; ведь не может же она сказать чужому человеку о том, что ее мать где-то ходит по ночам. — Я потому такая рассеянная, — проговорила она, отвернувшись, — что моя мама сейчас без работы…

И в этот день мать вернулась домой поздно вечером. От нее исходил запах прачечной, и она принесла с собой густой мясной суп и капустные котлеты, обильно политые жиром.

Братишка с полным ртом рассказывал:

— Вся школа ржет… — И только после недоуменного вопроса матери он пояснил: — Потому ржет вся школа, что Жужа целый день ревет, как корова…

— Жужа, это правда? — спросила мать.

Жужа кивнула и, не говоря ни слова, легла спать. Мать подсела к ней и взяла ее за руку. Это было так приятно… И когда мать на мгновение прислонила к ней свое печальное лицо, Жужа, радостная и счастливая, вдохнула запах прачечной, которым были пропитаны ее волосы.

Ночью тихо щелкнул ключ в дверном замке, Жужа проснулась. Электрический фонарь на улице уже не горел. В полночь его обычно гасили… Мать только что вернулась домой. Она неслышно раздевалась, сидя на своем тюфяке. Вскоре она уснула. Тогда Жужа осторожно соскочила с дивана и прокралась к матери. Вздох облегчения вырвался из ее груди; она не почувствовала запаха палинки. Сейчас даже сильнее, чем вечером, чувствовался запах прачечной. Девочка вернулась на свое место. Пока она ходила «на разведку», братишка завладел всем узким диваном.

«Мама бы вполне на нем уместилась, — подумала она. — А нам с братом удобно было бы на большом тюфяке. Да что я, нельзя! — тотчас же спохватилась она. — Ведь в любое время может постучать в окошко папа, а может быть, даже не постучит. Может быть, мама затем и уходит каждый вечер, чтобы встретить отца у ворот и сказать ему, что он может прийти, —